Обреченный рыцарь - Владимир Лещенко Страница 10

– Надо же! – Он вытер струившийся со лба пот. – Выходит, сподобил нас Господь с нечистой силой потягаться да победить. Получается, не совсем пропащие мы души!

Зубы Гавейна неудержимо выбивали крупную дробь. Ком в горле не давал выдавить ни слова.

– На вот, выпей! – Красавчик сорвал с пояса флягу.

И сам же выхлестал половину, не отрываясь, лишь потом отдал сосуд спутнику.

– И помолимся, брат Гавейн!

Но только они приготовились опуститься на колени и вознести молитву, как…

«Не‑еет!!!» – завопило, закричало все внутри бородача.

Из чащи под лунный свет с шумом вывалилась одна из тех тварей, от которых они только что улепетывали.

Шла ли она по их следу, а может, наткнулась случайно – бог весть!

Она была укутана в черный плащ, скрывающий почти всю фигуру и морду. Злобно блестели глаза, а на поросшей шерстью голове торчали два небольших, причудливо извивающихся рога – явные признаки приспешника дьявола.

Парсифаль только‑только успел выставить вперед меч, а ублюдок уже кинулся на них, воздев над головой солидную дубину.

И тут Гавейн, повинуясь какому‑то непонятному импульсу, подставил адской твари ногу.

Та запнулась и рухнула… прямо на острие клинка тевтона.

При этом с губ ее сорвались некие слова на чистом лешском, которые вообще‑то нечисти произносить не положено – ибо непристойная брань, говорят, ее отгоняет.

И слова эти заронили в душу здоровяка некие сомнения…

Меж тем блондин, подойдя к покойному бесу, с каким‑то странным выражением на лице безбоязненно пнул ногой тело (или тушу).

Потом еще… И еще раз…

– Вот, значит, как?! – прохрипел он. – Да ты посмотри. – Перси наклонился к мертвецу и потянул за одеяние.

Ветхая ткань порвалась, и в руках рыцаря оказался кусок савана с изображенными на нем черепом и костями скелета.

Всего‑то.

Схватив страшилище за рога, тевтон с силой рванул их на себя. Косматая шкура сошла, как перчатка…

Перед ними лежал здоровенный кряжистый мужик с короткой густой бородкой.

– А вот, – пнул молодой человек ногой сумку, из которой выкатились куски гнилого мяса, – для запаха.

Парсифаль поднял с земли кривой выщербленный клинок.

– Вроде египетский хепеш, надо же? – буркнул он, засовывая оружие за пояс. – Из какой пирамиды они его сперли? А я‑то…

И вот тут бритт понял, что к чему. И почуял, что его разбирает смех.

Он хохотал все громче, оглашая ночной лес истерическим ревом – так что какой‑нибудь случайный путник, доведись ему это услыхать, определенно бежал бы в страхе прочь, решив, что это веселится сатир либо кикимора.

Успокоился, лишь получив от Парсифаля крепкий подзатыльник.

– Хватит, – велел тевтон. – И так всех волков с медведями распугал, должно быть, миль на десять. Лучше думай, куда нам теперь деваться?

Гавейн недоуменно уставился на спутника.

– Да‑да, подумай‑ка, братец… – бормотал истребитель демонов. – Ни денег, ни коней, и нанимателя, кажись, прирезали. И добро бы настоящие бесы, а то вот разбойники.

– Нет, а все‑таки хорошо, черти, придумали! – хихикнул здоровяк. – Ведь это каким богохульником надо быть, и вообще… Как просто: если и успеет кто сбежать, так ведь точно ума лишится! Да и кто поверит? Да… А может быть… все рассказы о нечистой силе вот от такого и идут? А?

И он негромко засмеялся.

Серапис, август того же года

Орландина сладко потянулась, стоя у открытого окна.

Учитывая тот факт, что из одежды на ней сейчас имелась лишь шелковая лента, да и та в волосах, поступок довольно опрометчивый для почтенной замужней женщины, каковой она с некоторых пор являлась.

И извинить ее могло лишь то, что окно выходило в сад ее собственного дома.

Прохладный ветерок приятно ласкал нагое тело, навевая какие‑то смутные, игривые мысли.

Вздохнув, бросила взгляд на широкое ложе, застланное лучшими батистовыми простынями. Сейчас оно было пусто.

Ее муж, подающий надежды поэт Стир Максимус, не иначе как по привычке убежал в сад, слагать строки своих «бессмертных» творений, или отправился на кухню – закусить. А может, вообще ушел с утра пораньше, не попрощавшись даже с женой, на городской Форум – проводить время в компании таких же сочинителей.

Молодая женщина сдвинула брови.

Не то чтобы они со Стиром ссорились или тем более она сожалела о браке с любимым человеком, но…

Что‑то в их отношениях было не то.

Ой, не то…

И что хуже всего, это самое «не то» было и во всей ее жизни – с самого триумфального возвращения в город, ставший родным.

Когда чуть больше полугода назад она сошла с галеры под императорским штандартом на Южную пристань Сераписа и собравшаяся толпа встретила их – ее с сестрой и нового наместника города – Эомая, ставшего мужем Орланды, приветственными криками, чего греха таить, у Орландины сладко закружилась голова – да и у кого бы не закружилась.

Потом она сама вышла замуж, и им со Старом подарили вот этот двухэтажный дом с перистилем и бассейном в небольшом, хотя и тенистом саду, принадлежавший прежде какому‑то из заговорщиков, прирезанному своими же еще до позорного падения Мерланиуса.

(Первое, что сделала бывшая амазонка, так это рассчитала всех слуг, кроме приходящей кухарки – не привыкла она жить в доме с чужими людьми.)

И вот уже третий месяц они с супругом обитают тут.

Чем не жизнь? Да любая из ее товарок по легиону запродала бы душу всем подземным богам за такое счастье.

Но она‑то не любая!

В детстве Орландине довелось слышать множество сказок самых разных народов – почитай всех, которые были представлены в Сераписском легионе вольных воинов.

Но рассказанные хоть в скромном уюте домика матушки Сэйры, хоть у лагерных костров, они всегда заканчивались почти одним и тем же. Царевич, принц, конунг, вождь или еще кто‑то побеждал узурпатора, рубил голову чудовищу, женился на самой красивой девушке, королевской дочери или даже богине и… и жил долго и счастливо.

Продолжения обычно не было, и Орландина уже смутно понимала почему.

Вот вроде есть у нее все. Дом, почести, звание центуриона преторианцев, деньги, честное имя. Муж, наконец…

А счастье?..

Нет, не надо гневить богов, сколько их там ни есть, – живет она хорошо.