Пассажирка - Александра Бракен Страница 10

Николас заставил себя не поддаваться ветреному чувству, будто победа находилась на расстоянии вытянутой руки и, прежде чем день сменится ночью, он – капитан трофейного судна – поведет свой первый корабль обратно в порт.

Наконец-то он сможет освободиться от своего прошлого.

И все же… чертовы идиоты могли бы сперва спустить флаг. Избавили бы каждую сторону от кровавой игры, а плотников – от безбожной головной боли. Как жаль, что мореплавание – одно из немногих занятий, где человека превозносят за поражение, если только он потерпел его мужественно.

Корабль – мой корабль, упрямо подумал Николас, ведь он станет таковым, как только его офицеры признают неизбежный факт поражения, – был прекрасен, вид портили лишь повреждения, нанесенные «Челленджером» и абордажной командой. Трехмачтовый, с прямым парусом на фок-мачте, с грот-мачтой, несущей большой косой грот и прямые грот-марсель и брамсель над ним. Заметив вдали паруса и британский флаг, «Челленджер» тут же акулой лег на курс. Быстрая изящная шхуна устремилась за своей жирной добычей. Со скоростью на их стороне едва ли имело значение превосходство противника в пушках: шестнадцать к двенадцати. После недель тщетной охоты в водах Вест-Индии торговое судно являло собой лакомый кусочек для команды «Челленджера», но было также той самой целью, которую его наняли выследить и захватить.

Он не желал признавать настоящую причину, почему они прочесывали море в погоне за этим кораблем. Айронвуд искал двух пассажирок.

Внезапный порыв воздуха за спиной, брызги горячего соленого пота на коже – Николас тяжело нырнул вправо, стукнувшись плечом в дерево, когда томагавк просвистел за его головой.

Пушечный дым вытеснил воздух, едва корабли обменялись бортовыми залпами, а жалкий дневной бриз не желал уносить его прочь, чтобы проветрить поле боя. Продолжавшаяся схватка казалась бессмысленной – удача явно благоволила нападающим. Николас попытался найти драгоценный трофей в постоянно растущей волне тел и крови, омывающей палубу.

Матрос с томагавком пробирался вперед сквозь хаос лязгающей стали и оглушительных выстрелов кремневых пистолетов.

Дерево под ним взбрыкнуло, когда Эфтон, из команды «Челленджера», упал в нескольких дюймах от Николаса с грудью, изрешеченной свинцовыми шариками, и маской оскорбленного неверия на лице.

Пока Николас нащупывал оружие, гнев прокатился по нему, раскалив до самого нутра. Его пистолет уже выстрелил, времени перезаряжаться не было. Можно, конечно, бросить его и оглушить человека, но это стало бы пустой тратой чертовски хорошего оружия. Николас выхватил нож с рукояткой из резного оленьего рога из клубка кем-то срезанного такелажа, и его положение заметно повеселело.

Низкорослый крепкий матрос с томагавком, крича, бросился к нему, глаза его остекленели, лицо блестело от пота и сажи. Николас знал этот взгляд, когда внутри разгорается жажда крови и ты растворяешься в дробном ритме старого доброго боя.

Его правое плечо вспыхнуло болью, когда он поднял незаряженный пистолет, делая вид, что прицеливается. Серый лучик света выхватил дуло в руках Николаса. Матрос так быстро остановился, что из-под него чуть ноги не выскользнули, и оказался так близко от Николаса, что тот учуял едкий запах пота и пороха и увидел, как ноздри противника раздуваются от удивления. Моряк всего на мгновение ослабил хватку на томагавке, и Николас метнул нож, почувствовав мрачное удовлетворение, когда ему послышался хруст, с которым нож пронзил мясистую шею матроса.

Бой, наконец, поутих: большинство осознало неизбежность поражения. Тела отяжелели, патроны иссякли; где раздавались крики, воцарилась тишина. Нож вонзился в бок матросской шеи – должно быть, он повернулся прямо перед ударом. Чем обрек себя на страшную долгую смерть – захлебываться в собственной крови. Николас, привычно балансируя на качающейся палубе, склонился над ним.

– Меня посылает… к… дьяволу… – Глаза матроса сузились в последнем проблеске неповиновения, пока он задыхался и харкал, – сраный… ниггер.

Вместе с последним словом его жилет окропила кровь. Жар испарился из-под кожи Николаса, оставив в груди лишь холодный алмаз ярости. Его называли и хуже, били за то, что родился не с той стороны одеяла у женщины в оковах. Возможно, в этом и заключалось разительное отличие победы от поражения.

Сейчас его жизнь считалась ценной и значимой. На корабле твое происхождение значило меньше, чем то, какую работу ты готов делать; насколько ожесточенно дерешься за своих людей. Николас давно решил смотреть на горизонт будущего, не оборачиваясь через плечо на то, что оставил позади.

Только… эти слова матроса. И то, как его рычание скрутило слово в нечто омерзительное. Николас крепко взялся за рукоятку ножа, вдыхая кисловатый смрад дыхания мужчины, склонившись над его лицом.

– Старший по званию, сэр, – сказал он и перерезал матросу горло.

Николас никогда не радовался смерти и не наслаждался ею, но все же наблюдал, как последняя краска покидает лицо матроса и кожа становится восково-серой.

– Лучшая смерть, чем я бы ему дал.

Капитан Холл стоял позади него, обозревая стихающий бой, прижав ко лбу грязную тряпку. Когда он убрал ее, чтобы получше разглядеть Николаса, из раны на густую бровь брызнула кровь.

Николас сглотнул образовавшийся в горле комок.

– Да, – сказал он, – но мне никогда особенно не нравилось глазеть на человеческие внутренности.

Капитан загоготал, и Николас вытер нож о штаны, подходя к высокому мужчине. Он знал, что и сам высок, широк в плечах, силен – годами тянул канаты и грузы, – но капитан, казалось, был высечен из скалистых берегов Род-Айленда.

Николас восхищался капитаном Холлом с тех пор, как они встретились почти десять лет назад, – другие моряки называли его Рыжим Дьяволом. Сейчас остатки прежнего цвета сохранила только борода. С годами морщины на лице углубились, несколькими зубами и пальцами пришлось пожертвовать, но Холл держал в порядке и себя, и корабль, следя, чтобы экипаж был сыт и оставался при деньгах. В их деле лучшего ждать не приходилось.

Капитан посмотрел на Николаса с бессознательной отцовской заботой. Ник потратил несколько лет, пытаясь отвадить Холла, но потом смирился с неизбежным.

– Не похоже на вас – подпустить кого-то так близко, – сказал Николас, кивнув на рану. – Позвать врача?

– И признаться, что юнга подловил меня, когда я спускался вниз? Злобный мелкий шельмец. Уж лучше я сварюсь в масле.

Николас фыркнул:

– Вы нашли женщин?

– Да, они в одной из офицерских кают на корме. Целые и невредимые, голубушки, – сказал он.

Вытесняя злость от последних слов умирающего матроса, Николаса охватило облегчение.

– Эта работа… – начал капитан уже в пятый раз за день. – Должен признаться, Ник, я благодарен за трофей и груз, но чувствую себя неловко. Я бы предпочел, чтобы ты не имел ничего общего с Семьей. Кажется, это больше, чем просто перевозка до Нью-Йорка.