Задание Империи - Олег Измеров Страница 108

«А когда человек чувствует себя виновным в страданиях или гибели других людей, это уже его слабое место, – повторил про себя Виктор. – А, так вот почему в нашей реальности все время так мусолят Сталина и репрессии. Особенно эмигранты и политики, подлизывающиеся под пиндосов. Они хотят, чтобы у нас было слабое место. Чтобы у России было слабое место…»

Закончить мысль ему не позволила открывшаяся дверь; в нее легким шагом вплыла Лена, в мягком желтом халате, полосатом, как тигр, с махровым полотенцем на голове в виде чалмы и в мягких домашних туфлях на босу ногу.

– С легким паром! – поприветствовал он ее машинально.

– Спасибо! Кстати, ты делаешь успехи как агент?

– Не люблю, когда успех сваливается неожиданно.

– Брось. В нашей работе многое сваливается неожиданно, и хорошо, если это успех.

– Когда ты рядом, не хочется ни об успехах, ни о работе.

Он подошел и привлек ее распаренное, дышащее цветочным ароматом тело к себе, припал к мокрым, ненакрашенным губам. Бакелитовый «Филипс» страдострастно щипал воздух скрипками оркестра Барнабаса фон Геци.

– Погоди… Сейчас же сюда придут… нетерпеливый…

Изъятие вещественных доказательств было скучной процедурой. В качестве понятых, чтобы недалеко ходить, пригласили прислугу. Молодой следователь, фамилии которого Виктор не запомнил, предъявил им тетрадь и упаковал ее в целлофан (тут Виктор вспомнил, что на ней остались отпечатки пальцев его и Ступина); протокол составлял неторопливо и с подчеркнутым тщанием, видимо стараясь отличиться усердием в столь ответственном случае, фиксировал характеристики и индивидуальные признаки вещдока. Виктор подумал, не приобщит ли он к делу еще и палку из шкафа, что создаст некоторые неудобства, однако в отношении тайника почему-то ограничились фотографированием – лысоватый сухонький фотограф, пыхая магнием, вертелся по комнате со своей цейссовской широкопленочной «Супер-Иконтой» с объективом на гармошке.

Виктору пришло в голову, что «Супер-Иконта» ну очень похожа на фотоаппараты «Москва», с которыми до семидесятых промышляли провинциальные фотографы, запечатлевая в кадре шесть на девять группы экскурсий возле памятных мест; похоже было, что производство ее вывезли из Германии после войны. Интересно, а сколько бы заработала фирма, если бы Гитлер просто торговал с Союзом, подумал он и тут же удивился странной особенности человеческой психики: дело пахнет заговором, возможно, полетят чьи-то головы, а у него в башке вертятся какие-то мелочи вроде экзотического фотика. Кстати, а надо ли жалеть головы, которые полетят? Как бы они вообще тут все обернули? И что бы с ним было, попади он сюда при других победителях?

Он попытался настроиться на что-то серьезное. Ну вот, например, что делать, если в нашей реальности Сталина используют для взращивания в россиянах комплексов вины и неполноценности? По канонам психологии надо внушить себе, что то, что окружающие считают недостатком, – на самом деле достижение. Значит ли это, что Россия, чтобы перестать морально себя унижать, должна возродить культ Сталина? Но если возродить культ – не захочет ли кто-то под этим соусом возродить и репрессии? И вообще, в Сталине ли дело, подумал Виктор. Пугаться надо не того, что кто-то хочет ввести в России репрессии, а того, что, кроме репрессий, в ней никакие механизмы почему-то не работают. Если нет репрессий – тогда коррупция, законы, естественно, не исполняются, и чем лучше, если произвол явный и административный заменяется произволом скрытым и денежным? Вроде о чем-то подобном он уже думал…

И кстати, мелькнуло в голове у Виктора, последовательно ненавидеть Сталина должны только гомосексуалисты. Потому что они им были типа уже по жизни приговоренные, а остальные – ну это как выйдет: могли в те времена сесть, а могли и полюс покорять или наркоматом руководить. Но тогда справедливо ли обратное утверждение – те, кто последовательно ненавидит Сталина… Не в переносном, а в прямом смысле?

«Тьфу, какой бред лезет в голову. Наверное, от жары. И вообще, какая разница, что делать в нашей реальности? В нее еще вернуться надо, а возвращать, похоже, не собираются. Лучше о фотоаппаратах думать. Да, а «Нарцисс» для местных спецслужб – тоже бы неплохо. В дополнение к «Миноксам»…»

В пятницу, двадцать четвертого, его неожиданно разбудили в половине шестого и сказали быстро одеваться. Причем не Ступин – ни его, ни Лены не было, – а за ним приехал Быгов с рукой на черной перевязи.

«Похоже, число посвященных в операцию ограничивают. И долечиться-то как следует бедняге не дали…»

– А как же с одеждой? – спросил он. – Ну той, в которой я в ваше время приехал?

– Виктор Сергеевич, сейчас некогда! Потом этот вопрос решим!

Виктор подозревал, что решать ничего и не собирались, но деваться было некуда. Помыться и побриться ему тоже не дали: «Сделаете в самолете, там время будет». Выйдя на крыльцо, он обратил внимание, что небо было затянуто серой пеленой, было тепло и накрапывал дождь; у дверей его уже ждал черный «мерседес» сборки Первого казенного автозавода, и шофер услужливо распахивал дверцу. «Локализация», – вздохнул Виктор и полез на заднее сиденье.

…Подвезли его прямо к самолету. Когда Виктор вышел из машины, то, что он увидел, разом отбило вопросы о бритье и прочем.

Перед ним на высоте двухэтажного дома возвышалось нечто циклопическое даже для его века гигантских транспортных самолетов и аэробусов. Размах крыльев у этого чуда был метров пятьдесят, а то и больше, ширина массивного овального крыла была такая, что под ним можно было бы свободно спрятать от дождя автобус, да и толщиной оно было с высоту автобуса. Собственно, могучее крыло, на котором разместилось шесть двигателей спереди и один сзади, – это было первое, что бросалось в глаза, а также второе и третье. Сухощавые двойные балки фюзеляжа, торчащие из крыла сзади, уже не впечатляли, как и двухэтажная, как бы с отвисшей челюстью, кабина. Крыло, как на пьедестале, покоилось на двух обтекателях неубирающегося шасси, похожих на гигантские алюминиевые галоши, каждая размером с лимузин на трех колесах; каждое колесо в две трети человеческого роста. Перёд одной из галош был открыт, и возле него стояла бортпроводница в серо-голубом форменном костюме и беретке, из-под которой выбивались темные локоны.

– Туда, туда проходите! – Быгов подтолкнул его в раскрытую пасть галоши.

Трап оказался внутри стойки шасси, наклоненной вперед, как ледорез у деревянного моста, и вел не в фюзеляж, как у всех современных самолетов, а внутрь крыла. Поднявшись по нему и стараясь не задеть головой круглые плафоны освещения на потолке, Виктор оказался в длинном узком коридоре вполне приличной высоты, который проходил внутри крыла. Вдоль одной из сторон коридора, которая была ближе к хвосту, тянулись лакированные двери с квадратным матовым стеклом наверху.

«Черт возьми, – подумал Виктор, – да это просто «Титаник» какой-то».

– Первый поворот направо!