Сердца в Атлантиде - Стивен Кинг Страница 118

Нат тоже вернулся на третий этаж Чемберлен-Холла, как и, ковсеобщему изумлению, Ленни Дориа — по академической программе, но вернулся.Однако его paisan Тони ДеЛукка не вернулся. Как и Марк Сент-Пьер, Барри Маржо,Ник Праути, Брад Уизерспун, Харви Туилли, Рэнди Эколлс.., ну и, конечно, Ронни.В марте мы получили от него открытку. Со штемпелем Льюистона и адресованнуюпросто дурачью третьего этажа Чемберлен-Холла. Мы приклеили ее в гостиной надкреслом, в котором Ронни чаще всего сидел во время игры. На лицевой сторонекрасовался Альфред Э. Ньюман, прямо с обложки журнала “Мэд”. На обратнойстороне Ронни написал:

"Дядя Сэм зовет, и я должен идти. Меня ждут пальмы, ихрен со всем. Другое дело, я кончил с 21 турнирным очком. И значит, япобедитель”. И подпись “РОН”. Мы со Скипом засмеялись. Для нассыночек-матерщинник миссис Мейлфант останется Ронни до конца своих дней.

Стоук Джонс, он же Рви-Рви, тоже не вернулся. Некотороевремя я почти совсем о нем не думал, но полтора года спустя его лицо ивоспоминания о нем всплыли в моей памяти с ошеломляющей (хотя и краткой)ясностью. В то время я сидел в тюрьме в Чикаго. Не знаю, сколько нас забралилегавые перед зданием, где происходил съезд Демократической партии, выдвинувшийкандидатуру Губерта Хамфри, но очень много, и многие получили травмы. Годспустя “комиссия с голубой лентой” в своем отчете назвала события того вечера“полицейскими беспорядками”.

Для меня демонстрация закончилась в камере предварительногозаключения, предназначенной для пятнадцати — в крайнем случае двадцати человек,вместе с шестьюдесятью отравленных газом, оглушенных, нанюхавшихся, избитых,обработанных, измордованных, до хрена окровавленных хиппи. Кто курил травку,кто плакал, кто блевал, кто пел песни протеста (из дальнего угла какой-топарень, которого я даже не увидел, выдал пронаркотизированный вариант “Больше яне марширую”). Все это смахивало на галлюцинаторный тюремный вариантсостязания, сколько человек сумеют набиться в телефонную будку.

Я был прижат к решетке, пытаясь оберечь нагрудный карман(пачка “Пелл-Мелл”) и боковой карман (“Повелитель мух”, подарок Кэрол, теперьсильно растрепанный, потерявший переднюю обложку, рассыпающийся по листочкам),как вдруг передо мной возникло лицо Стоука, четкое и детализированное, как фотографиявысокого разрешения. Оно возникло ниоткуда, быть может, какой-то темный уголокпамяти вдруг осветился, включенный ударом полицейской дубинки по голове илиживительной понюшкой слезоточивого газа, И вместе с ним возник вопрос.

— Какого хрена калека делал на третьем этаже? — спросил явслух.

Коротышка с копной золотистых волос — смахивающий на ПитераФрэмптона в виде карлика, если вам это что-то говорит — оглянулся на меня. Лицоу него было бледное и прыщавое. Под носом и на одной щеке подсыхала кровь.

— Чего-чего? — спросил он.

— Какого хрена калека делал на третьем этажеуниверситетского общежития? Без лифта? Почему его не поместили на первом этаже?— И тут я вспомнил, как Стоук нырками двигался к Холиоуку — голова опущена,волосы падают на глаза, — как Стоук бормочет “рви-Рви, рви-Рви, рви-Рви” накаждом вздохе. Стоук, двигающийся так, словно все вокруг были его врагами.Пощадите его, и он попытается расстрелять весь мир.

— Я чего-то не понимаю. О чем…

— Разве что он их попросил, — сказал я. — Разве что онбезоговорочно потребовал.

— Во-во, — сказал коротышка с волосами Питера Фрэмптона. —Травки не найдется? Хочу в отключку. Хренова дыра. Хочу кайф поймать.

Скип стал художником и знаменитостью в своем роде. Не какНорман Рокуэлл, и вы нигде не найдете репродукции ни единой скульптуры Скипа,но у него хватало выставок — Лондон, Рим, Нью-Йорк, в прошлом году Париж, и онем постоянно пишут. Критики в изобилии называют его поверхностным, приправойна месяц (некоторые называют его приправой на месяц в течение двадцати пятилет), пошлым умом, с помощью дешевой системы образов общающимся с другимипошлыми умами. Другие критики хвалят его за честность и энергию. Я склоняюсь ковторому мнению, но полагаю, это естественно: я ведь знал его в наши дни, ведьмы вместе спаслись с великого тонущего континента, и он по-прежнему мой друг. Вкаком-то смысле он мой paisan.

И есть критики, которые указывают на гнев, так частовоплощенный в его работах, гнев, который я впервые ясно увидел во вьетнамскойсемье из папье-маше, которую он сжег перед университетской библиотекой подрвущийся из усилителей ритм “Янгбладс” тогда — в 1969 году. И да. Да! Что-то вэтом есть. Некоторые работы Скипа смешны, а некоторые печальны, а некоторыепричудливы, но большинство дышат гневом — почти все его гипсовые, и картонные,и глиняные люди словно шепчут: “Запалите меня, запалите меня и слушайте, как якричу: ведь на самом деле это все еще 1969 год, это все еще Меконг, и так будетвсегда”. “Гнев Стэнли Кирка — вот что делает его произведения весомыми”, —написал один критик о его выставке в Бостоне, и, я полагаю, тот же самый гневсодействовал его сердечному припадку два месяца назад.

Позвонила его жена и сказала, что Скип хочет меня видеть.Врачи не нашли ничего особенно серьезного, но Капитан остался при другоммнении. Мой старый paisan Капитан Кирк считал, что умирает.

Я прилетел в Палм-Бич и, когда я увидел его — белое лицо подпочти белоснежными волосами на белой подушке, — это мне что-то напомнило, носначала я не сообразил, что именно.

— Ты думаешь о Джонсе, — сказал он хрипло и, конечно, былправ. Я ухмыльнулся, и в тот же миг по моей спине пальцем скользнула ледянаядрожь. Иногда к тебе возвращается что-то из прошлого. Иногда оно возвращается.

Я вошел и сел рядом с ним.

— Не так уж плохо.., с вами.

— И не так уж тяжело, — сказал он. — Снова тот день вамбулатории. Только Карбери, вероятно, умер, и на этот раз игла в вене у меня.— Он поднял одну из своих талантливых рук, показал мне иглу и снова опустилруку. — Не думаю больше, что умру. По крайней мере не сейчас.

— Отлично.

— Ты все еще куришь?

— Бросил. С прошлого года. Он кивнул.

— Жена говорит, что разведется со мной, если я не сделаютого же.., так что, пожалуй, мне следует попытаться.

— Сквернейшая из привычек.

— Собственно говоря, по-моему, сквернейшая из привычек — этожизнь.

— Прибереги дерьмовые афоризмы для “Райдерс дайджест”,Капитан.

Он засмеялся, потом спросил, получал ли я известия от Ната.

— Открытку на Рождество, как всегда. С фотографией.