Женщины принца Сегваля - Екатерина Бакулина Страница 12

— Я хотела спросить вас, ваше высочество, — говорит она. — Чего вы ждете от меня? Как мне, по-вашему, стоит себя вести? Молчать? Стоять рядом с вами, кивать и улыбаться, как вы советовали сестре?

Он чуть заметно качает головой.

— Не нужно молчать, Оливия. По крайней мере, мне вы можете говорить все, что считаете нужным. Не бойтесь. С остальными, думаю, разберетесь.

— Хорошо…

Она, все же, делает шаг назад и в сторону. Так близко долго стоять невыносимо. У нее колотится сердце.

И отворачивается, глядит вдаль, на город, на зеленые поля.

— Я буду скучать по дому, — говорит тихо. Вдруг так хочется вернуть то мимолетное и простое… — Знаете, я никогда не уезжала из дома надолго. Мы ездили к тетке в Марнес, ездили на побережье в Иль-Кьярго, но я никогда не оставалась там больше месяца. Это было чудесным путешествием… Но сейчас мне немного страшно.

Если он ответит сейчас, то та беспечная болтовня — ей не приснилась. И та беспечная чушь про закаты над Райной. Если нет…

Все слишком сложно, пожалуй. Если нет, это ничего не значит.

Он молчит.

Немного страшно обернуться и посмотреть ему в глаза.

— Я с детства любила приходить сюда, — говорит Оливия. — Когда-то мне казалось, что отсюда я вижу весь мир, от края до края. Мне казалось, что вон те горы вдали — поддерживают небесный свод, и в горах живут драконы. А вон там, где сосновые леса за холмами, я думала, там живут мантикоры и оборотни. Это было страшно, но так заманчиво. И храбрые рыцари побеждают чудищ, спасая принцесс. Мой мир был полон сказок, он ярким и простым, хоть и совсем маленьким. Я немного боялась высоты, но моя мама приходила сюда со мной и держала за руку. И рядом с ней становилось спокойнее, и я… — немного дыхание перехватывает. Оливия облизывает губы. — Я выглядывала между зубцами, а она крепко держала меня. А мне казалось, я на самой вершине мира, и сейчас вырастут крылья. Я была так счастлива.

Зачем она говорит все это?

Зачем это — ему?

Но он слушает. Он все еще здесь, он стоит и слушает, так внимательно.

Тогда Оливия подбирает юбку, пытается ухватиться, залезть… Боже, как же ужасно глупо и неуклюже это выглядит! Если только он не подумает, что она собралась прыгать.

— Подожди…

Сигваль оказывается рядом слишком быстро, она не успевает.

А он легко, без усилий, подхватывает ее и ставит на широкую площадку между зубцами.

— Не упади только!

И тут же запрыгивает сам.

Он стоит боком, прислонившись к зубцу спиной, расставив ноги, насколько позволяет ширина стены, одной рукой надежно держит Оливию, другой держится сам. Тут достаточно места для двоих.

От его близости колотится сердце.

Но это даже не объятья, он держит ее, как мог бы держать сестру, обхватив за талию, ничего лишнего. У него ведь есть сестры… У него четыре сестры и два брата, он знает в этом толк.

Сначала она даже думать ни о чем не может, только он том, как он касается ее… И в этом столько всего, что не понять. Смущение, стыд, желание вырваться и желание остаться. Тепло и сила его рук, дрожь собственных, стук сердца настолько гулкий, что кажется, он тоже слышит его.

— Просто охренительная красота, — очень честно говорит Сигваль, глядя на поля и город… И улыбается. Ему нравится.

Никаких заигрываний.

Удивительно — он, как и она, залез сюда просто посмотреть, а не пользуясь случаем приобнять. Да и зачем ему какой-то особенный случай? Прижал бы ее тут к стене, и куда бы она делась?

Но он смотрит по сторонам. Осторожно выглядывает вниз, очень осторожно, словно боится высоты.

Весь мир там внизу. Если просто выглянуть через край, стоя на полу смотровой площадки башни — все выглядит иначе. Слишком много лишнего, много преград. А так — словно летишь.

И удивительное, почти нереальное, чувство безопасности.

И счастья.

Полета и головокружительной высоты.

— Я не была здесь с того дня, как умерла мама, — говорит Оливия, так хочется с кем-то поделиться. — Боялась одна, без нее. Я поднималась несколько раз, но ни разу не хватало сил даже просто подойти и выглянуть. А сегодня решила, что это мой последний шанс, я уеду, и ничего больше не будет.

— Правильно, таким шансом нужно пользоваться, — говорит он, фыркает ей в ухо. — А я тоже боюсь высоты.

Так просто говорит это.

— Правда?

— Да, — он довольно улыбается.

Нет, невозможно поверить. Как такой человек вообще может бояться…

— А зачем тогда вы полезли сюда?

— За тобой, — он пожимает плечами. Словно у него и выхода не было. — Мне вообще сначала показалось, что ты сейчас прыгнешь.

— И что бы вы делали, если бы я решила прыгнуть?

— Ловил бы. Что мне еще делать?

Это так просто.

Он рядом. И это не страшно. И даже почти не страшно уехать отсюда вместе с ним. Потому, что кажется — он защитит ее, ничего плохого не будет.

Все это, вокруг, она запомнит и сохранит в своем сердце. Навсегда.

И все же…

Иллюзия покоя, простоты и тепла. Все не так. Только иллюзия.

Птица на его шее — ожег, оставленный совершенно сознательно, и женщиной, скорее всего. Такие игры…

Бумага, что показывал отец…

Каролине…

Все это…

Люди внизу уже смотрят на них.

Она больше не виделась с Сигвалем до самого отъезда. То есть, она видела его в саду, во дворце, беседующим с разными людьми, но он не подходил к ней, лишь кивал, в знак приветствия. И она тоже не подходила. Ему нужно уладить свои дела, ей — собрать вещи.

Их видели вместе, там, на башне. И, конечно, уже ходили сплетни. Должно ли это заботить ее? Наверное, нет. Она его невеста. И там, на башне, ничего не было.

Каролине приходила к ней — в ярости. «Ты расчетливая сука! — кричала она. — Ты увела его! А притворялась невинной девочкой! Я все знаю! Ты сделала это специально!» И потом еще: «Отец откажется платить, и осенью твою милую головку пришлют сюда в ящике, и повесят на воротах!»

Мария презрительно кривила губы.

Отец… отца даже немного жаль, но только если не думать о том, какое решение он может принять.

И после этого, когда ранним утром Сигваль приходит и стучит к ней в дверь:

— Пора ехать, Оливия! Ты готова?

Она почти рада.

Облегчение. Давление последних дней невыносимо настолько, что уже все равно куда ехать и с кем. Главное — уехать. Конечно, к этому облегчению примешивается изрядная доля горечи и тоски. Но все равно, никогда бы не подумала, что будет так.