Императоры иллюзий - Сергей Лукьяненко Страница 12

– Выпей, – тихо сказал юноша.

– Мы тянули три дня. Ждали военных кораблей… террор-группы сих газами и вирусами, просто бомбардировщики. Потом Штаф собрал офицеров… уменя было временное лейтенантское звание. И сказал, что придется работатьсамим.

– Выпей, Дач.

Кей глотнул.

– Многие отказались. Очень многие. Наотрез. Их посадили втранспорты, и отправили обратно. Все долетели. Потом им дали ордена… этотсраный «Клинок огня» второй степени. Все честно. Осталась половина, дажеменьше. Те, кто понимал – надо. Девять тысяч. Мы прикинули – по сорок четыре накаждого. И по четыре десятых.

Он засмеялся – нелепым, чуть пьяным смехом.

– Подростков твоего возраста были готовы убивать все.Женщин, как ни странно, тоже. Труднее оказалось с детьми. Я первый сказал, чтосмогу. И добавил, что корь в прошлом году убила в десять раз больше детей, чеммы, при всем желании, сумеем. Вот и заслужил… прозвище. Имен в газетах не было,цензура бдила. Но слова лейтенанта, «который стал корью», гуляли по страницамдолго. Как алкарис узнал имя, почему запомнил – не знаю.

– Это было нужно, Кей? Убивать всех?

– Со стратегической точки зрения – уже нет. Инфраструктурупланеты мы развалили, трудоспособных мужчин перемололи броней. Эти ошалевшиеженщины и ревущие детишки алкарисам подмогой бы не стали. А вот с политической…не знаю. Ты хочешь слушать дальше?

Томми едва уловимо заколебался:

– Да… пожалуй.

– В моей группе было девять солдат. Нам досталась гимназия,где держали полтысячи учеников. От шести до шестнадцати. Они трое суток провелив спортзале, спали вповалку, ели какую-то дрянь… постоянная очередь вединственный туалет, от которого несло на весь зал. В первый день, как сказалиохранники, они еще пели песни, школьные гимны… потом перестали. Мы зашли, и ясказал, что всех отпускают по домам. Чтобы выходили поодиночке, расписывались вжурнале, и запомнили гнев Императора на всю жизнь. Они сразу ожили и загалдели.Я стоял во дворе, с лазерником «Старый Боб»… с тех пор ненавижу эту модель.Вечер, полутьма. Дети выходили, я стрелял со спины. Ни шума, ни крови… лишьволосы на затылке дымились. Двое наших оттаскивали трупы за угол, на пустырь.Через полминуты – следующий. Так – трое…Потом я попросил смену… и ребята, этивчерашние фермеры, которые верили в Долг, но шли как на собственную казнь,вдруг легко согласились. Минут пять я блевал в учительской, потом умылся ипошел таскать тела. Знаешь, что я увидел? Эти два недоумка, которые первогопацана несли как спящего сына, сейчас выкладывали на бетоне телами слово«ГРЕЙ». Я надавал им по морде, решил, что с перепугу нажрались наркотика. Вродебы помогло. Потом пошел в зал, где было еще шесть рядовых. Мне стало совсем непо себе. Нет, они не били детей, не запугивали, не насиловали девчонокпостарше. Просто над ними, мучениками-добровольцами, вдруг стал витать веселыйэнтузиазм. «Мальчик, пропусти девочку вперед! Будь вежлив!», «Малыш, ты самдомой доберешься? Правда? Ну, иди…» Все были как обколотые, все. Рыжий толстяк,который рыдал по дороге, и говорил, что у него самого двое детей, и зря онсогласился, студентик, что с утра не вылезал из сортира – нервный понос егопрохватил. Все – пьяные. От крови, смерти, власти. А то, что власть над детьми,их сводило с ума еще больше. Тогда я понял – чем беззащитней жертва, тем слащеэто чувство. На их примере понял. Я-то начал убивать, еще когда сам был ходячейсоплей…

– Кей, не надо, – Томми вдруг коснулся его плеча. –Перестань, не рассказывай. Тебе плохо от этого.

Дач смотрел на его руку долго и с удивлением. Потом покачалголовой.

– Я закончу. Я снова пошел на выход… взял винтовку, сталждать. Вышел мальчик лет восьми – и обернулся. Словно почувствовал что-то.Посмотрел на меня и сказал: «Не надо!»

– Так ты ему крикнул «не смотри»?

– Хотел крикнуть… Парень, студентик, который вел мальчика покоридору, схватил его за плечи и закричал: «Стреляй щенка!»

– И ты…

– Выстрелил, – сухо сказал Кей.

– Все-таки ты дерьмо.

– Что-то подобное мне сказали в штабе. Правда по другомуповоду – когда я доложил, что после выполнения задания вся группа погибла взасаде. На проверки не было времени. Мне не поверили, но ничего выяснять нестали.

– И что, засада была?

– Из одного человека. А теперь иди, и дай мне спокойноразобраться с бутылкой.

Пожав плечами Томми вышел.

– Честно говоря, мне все равно, кого придется убить, –сказал Кей. Томми, не прекращая намазывать джемом тост, искоса посмотрел нанего:

– А мне – нет.

– Понимаю. Но добраться до Ван Кертиса куда сложнее, чем доИмператора. Так что можешь расслабиться.

Юноша хмыкнул, пожимая плечами. Спросил:

– А что, другого выхода нет?

– Видимо, нет. Алкарис посчитал планы твоего отца вполнереальными. Он действительно способен вывести часть людей в иные вселенные. Греюпосле этого конец… но и всей Империи – тоже. А еще алкарис считает, что Греяможно уничтожить.

– Верю, – Томми налил себе кофе. Посмотрел в широкое, на всюстену маленькой столовой, окно. На улице было пасмурно и тихо – Джиенахпросыпался поздно.

– Если бы ты был Кертисом-старшим, то отказался бы от затеис Линией Грез после смерти Грея?

– Я бы вообще ее не начинал. Свалил бы сразу, – Томмиулыбнулся, на мгновение превращаясь в молодого человека с обложки журнала мод.– Нафиг надо.

Дач помолчал. Томми, казалось, даже не помнил о их ночномразговоре. И сейчас его ничто не удивляло.

– Знаешь, ты иногда напоминаешь мне силикоидов.Спокойствием.

– Тогда уж клаконцев.

– Это ты зря. Они очень эмоциональны… просто их эмоциитрудно понять.

– Тебе виднее. У тебя-то тоже реакции нестандартные.

Дач подавил желание влепить парню оплеуху. Слишком давноначался у них такой стиль общения, чтобы стоило его менять. Вначале он даже былрад – когда затаенный страх у мальчишки уступил место равнодушной иронии.

Потом стало поздно.

– Ты понимаешь, что я сказал?

– Что хочешь шлепнуть Императора. Но ты вроде всегда этогохотел.

– Теперь я перейду к делу.

– Будешь брать дворец штурмом?

– Нет. Через месяц – Преклонение Ниц.

Томми потянулся за салфеткой. Заметил: