Хроники Черного Отряда. Книги Мертвых: Воды спят. Солдаты живут - Глен Кук Страница 14

Сава чистила медь и серебро. Минь Сабредил отмывала пол и мебель. Члены Тайного совета и их помощники приходили и уходили. Паника понемногу утихала, поскольку новых нападений не случалось. Жаль, что нас слишком мало и мы не можем беспокоить врагов достаточно часто, чтобы они забыли о сне и отдыхе.

Душелов держалась на удивление тихо. Лучше, чем она, Отряд знали только Капитан, Гоблин и Одноглазый – и лишь потому, что они знали Отряд изнутри. Протектор понимала – чуяла, – что все не так просто.

Я очень надеялась, что она так и не разгадает загадку сегодняшнего нападения, хотя и опасалась, что ей уже многое ясно, поскольку она продолжала интересоваться сгоревшими охранниками и Плетеным Лебедем. Неужели мой план настолько примитивен, что до сих пор не понят Протектором только потому, что мысль о похищении просто не укладывается у нее в голове?

Вот и отмыт последний подсвечник. Я не глядела по сторонам, не говорила, не двигалась. Все-таки легче не думать о чудовище, сидящем напротив, когда руки заняты. Я принялась молча молиться – как меня учили, когда я была маленькой. Женщине, объясняли мне тогда, это занятие никогда не повредит. Да и Сари не раз повторяла, что молитва помогает не выходить из образа.

Помогло и на этот раз.

Потом вернулся Джауль Барунданди. Под взглядами своих господ он вел себя с нами как лучший в мире начальник. Сказал Сабредил, что пора уходить. Сабредил растормошила Саву. Слезая со стула, я жалобно захныкала.

– Что с ней? – спросил Барунданди.

– Голодна. Мы не ели весь день.

Обычно нас кормили – объедками, конечно. Какой ни есть, а приварок. Сабредил и Сава обычно часть своей доли забирали домой. Все работницы так делали, во дворце к этому давно привыкли.

Протектор наклонилась вперед, пристально вгляделась в наши лица. Чем, хотелось бы знать, вызвано подозрение? Может, у нее настолько тяжелая паранойя, что просыпается по малейшему сигналу интуиции? Или Душелов действительно может читать мысли, хотя бы отчасти?

– Ладно, пошли на кухню, – сказал Барунданди. – Сегодня у поваров осталось много несъеденного.

Мы потащились за ним. Каждый шаг ощущался как прыжок длиною в лигу – от зимы к весне, от тьмы к свету. Отойдя на приличное расстояние от зала заседаний, Барунданди сильно удивил нас. Пригладив ладонью кудри и переведя дух, он сказал Сабредил:

– Ох, до чего же хорошо вырваться оттуда! В присутствии этой женщины у меня волосы дыбом.

Мне тоже рядом с ней было неуютно. И только глубочайшее проникновение в образ помогло не выдать себя.

Кто бы мог подумать, что в Джауле Барунданди сохранилось что-то человеческое? Сабредил сильно сжала мою руку, и я вздрогнула.

Минь смиренно подтвердила: да, Протектор жуткий человек.

Кухня, обычно недоступная таким, как мы, поденщикам, была настоящей драконьей пещерой, полной съедобных сокровищ. И даже дракон отсутствовал. Сабредил и Сава наелись так, что едва могли двигаться. Да и с собой прихватили немало, надеясь все это добро вынести. Получили свои жалкие медяки и поспешили смыться, пока на них не навалили новой работы или до помощников Барунданди не дошло, что отдаваемая им обычно часть заработка уплывает из рук.

Снаружи у входа стояли вооруженные охранники. Это что-то новое. Серые, не солдаты. Они не слишком интересовались теми, кто выходил наружу. И не производили обычного беглого досмотра, целью которого было выяснить, не стащил ли кто-нибудь из бедняков княжеское столовое серебро.

Жаль, что мы изображали людей совершенно нелюбопытных. Иначе я смогла бы получше разглядеть причиненные нами повреждения. Плотники уже поставили леса, начали строить деревянную стену. Но даже замеченного мимоходом было достаточно, чтобы воодушевиться. До сих пор мне не случалось видеть собственными глазами, на что способны более поздние модели оружия, стреляющего огненными шарами. Фасад дворца казался сделанным из темного воска, в который раз за разом втыкали раскаленный железный прут. Камень не только расплавился и потек, но местами просто испарился.

Мы освободились гораздо раньше, чем обычно. Была только середина дня. Я страстно желала поскорее убраться подальше, но Сабредил придержала меня. Дворец окружала безмолвная толпа, собравшаяся поглазеть на разрушения. Минь пробормотала что-то вроде: «Десять тысяч глаз».

Я ошиблась. Люди собрались в великом множестве не только для того, чтобы полюбоваться плодами наших ночных трудов и подивиться тому, насколько слабыми оказались защитники Протектора. Их интерес вызвали четыре монаха Бходи. Один взгромоздился аж на молитвенное колесо, венчающее мемориальный столб из тех, что высились неподалеку от разгромленного входа, с наружной стороны быстро растущей деревянной стены. Двое других распростерлись на шикарно расшитом красно-оранжевом полотне, расстеленном на булыжной мостовой. Четвертый, сияя обритым наголо черепом, стоял перед серым, совсем молодым, лет шестнадцати. Этот монах скрестил на груди руки, глядя как бы сквозь юнца, который неловко переминался с ноги на ногу, не зная, как помешать этим людям. Протектор строго-настрого запретила подобные действа.

А вот это уже нечто, способное заинтересовать даже Минь Сабредил. Она остановилась. Сава вцепилась ей в предплечье и вытянула шею, чтобы лучше видеть.

Неприятное ощущение – стоять вот так, на виду, в дюжине шагов от безмолвствующей толпы зевак.

Вскоре к серому мальчишке прибыло подкрепление в виде мерзкого на вид сержанта-шадарита, который, по-видимому, вообразил, что у монахов проблема со слухом.

– Убирайтесь! – завопил он. – Или мы вас уберем!

Монах со скрещенными руками ответил:

– Протектор посылала за мной.

Поскольку мы с Сари еще не получили последнего отчета от Мургена, то понятия не имели, о чем идет речь.

– Чего-чего?

Бходи, возившийся с молитвенным колесом, объявил, что оно готово. Сержант взревел и ударил тыльной стороной ладони, сбросил колесо со столба. Монах наклонился, поднял колесо и снова приступил к установке. Адепты Бходи никогда не применяли насилия, не оказывали сопротивления, но упрямства им было не занимать.

Двое распростертых на молитвенном ковре поднялись с таким видом, будто выполнили задуманное, и что-то сказали человеку со скрещенными руками. Тот едва заметно кивнул и поднял глаза, чтобы встретить взгляд старшего серого. И провозгласил голосом громким, но пугающе спокойным:

– Раджахарма, долг князей. Знай же: княжеский сан – это доверие. Князь – облеченный высшей властью и самый добросовестный слуга народа.

Все свидетели этой сцены никак не прореагировали на тираду, будто ничего не слышали, а если и слышали, то не поняли.