Второе пророчество - Татьяна Устименко Страница 14

— Ладно, едем! — сообщила я радостно просиявшей Галке. — Авось ничего плохого с нами не случится…

— Типун тебе на язык! — игриво хихикнула подруга. — Нашла тоже чем меня пугать — тоннелями недостроенного метро и обычной игрой!

Я неопределенно улыбнулась. Вроде бы сама я никогда неврастенией не страдала, к беспричинным страхам не тяготела и в мнительности замечена не была. Но вопреки всем аргументам здравого рассудка сегодня меня определенно что-то беспокоило… Что-то, да вот только что именно?

Вместо цитрамона я выпила таблетку супрастина, усмиряя надоедливую аллергию. Галка сварила нам крепкий кофе, влила в меня рюмку мартини и утешила спорной фразой: «С бодуна хуже всех приходится колобку — у него все болит». Мы накрасились и привели себя в порядок.

— Слушай, а какое сегодня число? — взглянув за окно, спросила я, шокированая царящим на улице запустением. На проезжей части почти не наблюдалось автомобилей, а люди во дворе словно вымерли — лишь изредка поодиночке то входя внутрь, то выходя из автоматически раздвигающихся дверей супермаркета, расположенного непосредственно под самыми моими окнами.

— Третье января две тысячи десятого года! — многозначительно ухмыльнулась Галина. — Самая клевая машина времени — это коньяк. Запросто переносит в будущее, глазом моргнуть не успеешь…

— Похоже, — нехотя согласилась я. — И провалы в памяти от него нехилые!

Мадам Ковалева только собралась добавить что-то ехидное, как неожиданно зазвонивший стационарный телефон оборвал наши высокопарные рассуждения. Я сняла трубку:

— Да?

— Вечер добрый! — поприветствовал меня красивый мужской голос. — Узнала?

— Игорь, — наобум брякнула я.

— Точно, — в интонациях моего собеседника проскользнули вальяжные нотки полностью довольного собой человека, безоговорочно уверенного в собственной значимости и неотразимости, — он самый!

— И?.. — немного смутилась я.

— А ты не икай, красавица моя, — игриво усмехнулся Игорь. — Икота, она здорово целоваться мешает! — Он грубо заржал, теперь посчитав себя еще и самым остроумным мужчиной на свете. — Все уже собрались, одних вас ждем. — А вот это прозвучало уже намного серьезнее. — Приезжайте, да не мешкайте. — Он назвал адрес.

— Едем, — сообщила я и отключилась.

— Быстрее, — заторопила меня Галина, сметая не глядя разномастной кучей к себе в сумочку всякие дамские мелочи и хватая лежащие на подзеркальнике ключи от машины.

Я ответила ей косым взглядом исподлобья, прыгая на одной ноге и натягивая сапог. Галка не понимала главного: спешка уместна при поносе и ловле блох, во всех других ситуациях неизбежно приводя к ошибкам и недоразумениям. Но я-то, после конфуза с Вадимом, в подобных подлянках судьбы разбиралась отлично, а потому на душе у меня стало еще неспокойнее…

Каучуковые подошвы его теплых зимних туфель мягко ступали по мокрой мостовой, не издавая ни звука. Он неохотно снял свое белое жреческое одеяние, из соображений конфиденциальности сменив привычный наряд на длинное драповое пальто неприметного серого цвета. Голову мужчины по-прежнему закрывал глухой капюшон, что с учетом нынешней ненастной погоды выглядело совершенно уместным. И даже если намеренно не принимать во внимание его уникальное умение отводить от себя взоры досужих зевак да стирать из человеческой памяти воспоминания о случайной встрече, то было ли кому дело на улочках вечерней Буды до этого высокого, худого, немного сгорбленного мужчины, явно спешащего по одному ему известной надобности? Время близилось к вечеру, погода сегодня выдалась на редкость отвратительной, а посему прикрывающимся шляпами и зонтами прохожим стало совершенно не до любопытства. Порывы колючего северного ветра подхватывали водные брызги и, присовокупив к ним пригоршни липкого снега, так и норовили просочиться за поднятый воротник куртки или забраться под полы плаща. Тут уж не до любопытства, скорее бы домой попасть — поближе к теплому калориферу или под плед на диван. К тому же как назло, вблизи автовокзала на улице Миклоша столкнулись двухъярусный туристический автобус и шикарный «мерседес-бенц», образовав шумный затор и создав лишнюю суматоху. Говорят, есть пострадавшие, да и раритетный автомобиль побился изрядно. Вот ведь что нынче непогода творит! Поэтому праздношатающихся гуляк на улицах сегодня не наблюдалось, торопились и спешили все без исключения, а пуще всего тот самый мужчина в пальто с капюшоном, который умел при необходимости становиться идеально невидимым и неслышимым.

А путник все прибавлял и прибавлял шаг, ибо ему предстояло преодолеть немалое расстояние — аж до самой горы Хармашхатар-хедь. У приходской церкви района Уйлак он, кинув неодобрительный взгляд на ее вызолоченный, увенчанный ажурным католическим крестом шпиль, сел в автобус, идущий до самого конца проспекта Сепвёлди. Заплатив контролеру два форинта за поездку, он получил разовый талон синего цвета и занял последнее в ряду место у окна, специально отвернувшись к запотевшему стеклу. Но остерегался он напрасно, ибо продавшая ему билет женщина, пожилая и задерганная невиданным наплывом пассажиров, в тот же миг забыла про этого странного человека, не обратив никакого внимания ни на его скрытое капюшоном лицо, ни на необычной формы руку, затянутую в непроницаемую кожаную перчатку.

За окном автобуса медленно проплывали стены домов, до неузнаваемости искаженные мутным водным потоком, непрерывно льющимся с разверзшихся небес. Зима в Венгрии — далеко не самое приятное время года, и трясущийся в автобусе путник привык проводить его совсем не так, как сейчас, но сегодня у него попросту не было иного выбора. Уж слишком многое и неожиданное произошло за последние дни, вот и пришлось ему покинуть Убежище под храмом да отправиться в сей долгий путь, морщась от кислого, гнилостного запаха окружающих его людей. Это ведь только самим смертным кажется, будто человек благоухает изысканным ароматом используемых им духов. А на самом деле — человек недолговечное существо, стареющее и разрушающееся за несчастные пятьдесят — шестьдесят лет, пахнет тем, чем и положено пахнуть всему нежизнеспособному: резкой вонью разложения и миазмами могильного праха. Вот почему, абстрагируясь от толпы, путник предпочитал хладнокровно смотреть в окно, не уставая удивляться мощи этого величественного города, уже пережившего и намеревающегося пережить еще немало сотен человеческих поколений, ошибочно считавших древний Будапешт своей собственностью. О нет, это далеко не так! Город никогда не принадлежал людям, это они принадлежали ему целиком и полностью, уходя и приходя так мимолетно, что огромная столица даже не успевала заметить очередную смену населяющих ее жителей, уделяя им внимания ничуть не больше того, что уделяет мудрый зверь ползающим по нему насекомым. Досадно, неудобно — да и только… И следует признать, что молчаливый путник совсем неспроста относился к своему городу с неким переходящим в благоговение уважением, признавая за ним полное и законное право пренебрегать интересами хрупких смертных созданий. Сам он обоснованно причислял себя к абсолютно иному роду, изначально входя в некое — весьма ограниченное — число тех, кто городу не принадлежал, а, наоборот, на протяжении столетий хранил и оберегал его традиции — и потому знал о Будапеште все.