Божественный театр - Инна Шаргородская Страница 15

– Что за князь? Почему не знаю?

Непринужденность «мальчишки» хотя и раздражала Муница, но разозлиться всерьез у старика почему-то не получалось. Тот скалил зубы так дружелюбно, что хотелось улыбнуться в ответ, и непривычное желание это отзывалось в заскорузлой душе Дракона столь же непривычным смятением.

– Его сиятельство Готти – кугейский князь, – объяснил новобранец. – Я родом из Кугеи. И вырос при его дворе.

Иза Стрела снова встрепенулась:

– Южанин! Тогда понятно, почему такой смуглый…

– Хоть синекожий! – зашипела Кобра. – И с копытами! Уймись ты наконец, вертихвостка!..

«Вертихвостка» не унялась. Уставилась на новобранца во все глаза.

– Вырос при княжеском дворе, – пробормотала она себе под нос. – Стройный. И манеры… Есть в нем что-то такое… аристократическое. Уж не…?

Та же мысль пришла, похоже, в голову и Дракону.

– Может, скажешь еще, что настоящая твоя фамилия Готти? – язвительно спросил он.

– Вы это сказали, не я. – Новобранец шутливо, передразнивая изысканную придворную манеру, раскланялся.

Среди актеров раздались приглушенные смешки. «Мальчишка» оказался грациозен и гибок, как профессиональный танцор. При этом каждому жесту умел придать что-то неуловимо потешное.

Дракон гневно выпучил было на него глаза. Потом насупился.

– Ладно, – проворчал. – Языком ты молоть горазд, конечно, ничего не скажешь. Но поглядим, каков на деле будешь… сиятельство. Эй, все на сцену! Репетируем!

После репетиции прозвище новобранца стало его официальным актерским псевдонимом.

Лучше не придумаешь – постановил, оценив вертлявость и расторопность «мальчишки», старый Дракон. И в афише спектакля «Излишнее усердие» исполнителем роли Проныры был без долгих размышлений означен Готти Волчок. Которого остальные актеры, да и сам Папаша Муниц, как-то незаметно для себя начали именовать попросту Князем…

Репетиция удалась, а вечернее представление прошло и вовсе на ура.

Князь-Волчок не соврал – он действительно знал пьесу почти наизусть. При этом тяжеловесные и напыщенные авторские реплики без запинки заменял разговорными, выдавая, например: «Шли бы вы домой, господин, и не путались у меня, несчастного под ногами. Для вас же стараюсь!» вместо: «Заклинаю вас всем святым, мой добрый господин, отправляйтесь-ка вы лучше домой и не мешайте мне, слуге верному, делать за вас ваши же дела!» Временами, войдя в раж, он и вовсе нес лихую отсебятину и изловчился даже ввернуть к месту парочку анекдотов, автором не предусмотренных, зато у публики вызвавших безудержный смех. Стоило ему появиться на сцене, как в зале тут же воцарялось оживление.

К концу второго акта Дракон, который, сидя в зале, поедал новичка испытующим взором, понял, что из этой старомодной, довольно неуклюжей комедии может получиться настоящая жемчужина – если позволить парню переделать весь текст… И не отпускать его от себя никогда.

После представления он безапелляционно заявил, что берет Волчка в труппу, выдал ему пачку ролей и велел отправляться ночевать в гостиницу «Зеленый шатер», где остановились актеры.

– Завтра, так и быть, дадим трагедию, «Короля Игала», – сказал Дракон. – У тебя будет целый день, чтобы вызубрить свои роли в «Красотках из Дангина» и «Мнимом монахе». А там посмотрим.

После этого он, не дав новому комику и слова вымолвить, повернулся к нему спиной, пнул некстати подвернувшуюся под ноги кошку и отправился в «Веселую утку» – объясняться с трактирщиком.

* * *

Объяснение вышло бурным.

Никогда еще Катти Таум не видела брата в такой ярости.

Впрочем, и самой ей было впору закричать и затопать ногами на бессовестного старика, отбиравшего у нее единственное утешение. Человека, который понял ее, отнесся к ней по-доброму, с которым так хотелось еще поговорить по душам, но пока, из-за обилия работы, не удавалось…

Она молчала, конечно. Зато Корхис вопил как резаный:

– Какого дьявола?! Это мой парень!

– Мало тебе парней в твоей деревне? – ревел в ответ медведем Папаша Муниц. – На побегушках в кабаке любой дурак может!.. А в театре – шиш!

– Не твое дело, кто чего может, туша окаянная! Верни мальчишку, у меня с ним договор!

– Был договор да вышел!..

– Ворюга! Хорек!

– Дубина косорылая, проглот зажравшийся!..

Хорошо еще, происходило это после закрытия трактира… Катти мышкой сидела в уголке, дожидаясь развязки.

Под конец антрепренер заявил, что ноги его не будет в «Веселой утке», пока хозяином в ней остается пучеглазый баран, не ценящий искусства, а трактирщик пригрозил подсыпать ненасытному прохиндею яду в вино, коли тот еще рискнет появиться.

Вышел Папаша Муниц, хлопнув дверью так, что та треснула.

Катти, зная, что брат сейчас же начнет искать, на ком бы сорвать негодование, тихонько выскользнула из зала в кухню, а оттуда – в огород.

В кои-то веки ей было не до грязной посуды и вороха нестиранных полотенец. Понять бы, что делать дальше – без единственного человека, который мог ее поддержать… И, усевшись в темноте на крыльцо, она попыталась собраться с мыслями.

Что-то странное творилось с ее сердцем – в нем росло и ширилось непонятное, противоречивое чувство. Предвещавшее взрыв то ли отчаяния, то ли счастья. Но думать это не мешало. Наоборот, мысли ее были ясны и четки.

За прошедшие после разговора с Волчком два дня она окончательно решилась на отъезд. Обдумала письмо, которое оставит мужу. Начала даже потихоньку собирать вещи в дорогу. Только адреса книжной лавки в Юве, о которой говорил Волчок, не знала. И, стало быть, теперь ей непременно нужно было с ним встретиться. Где и когда?… Послать, что ли, завтра кого-то из племянников вызнать, в какой гостинице поселились актеры? И передать для Волчка записку? Или пойти к нему самой… не все ли равно, что станут говорить и думать о ней почтенные байемцы?

И без того посмешище всего города… разве способно ее сейчас спасти какое-то трусливое благоразумие?

Нет…

И – как будто короткое слово это подтолкнуло вызревавшее непонятное чувство – Катти Таум с головы до пят охватила радость освобождения. Словно треснул вдруг и рассыпался кокон, в котором давно уже задыхалась гусеница, и новое, преображенное создание Божье смогло наконец расправить крылья. В единый миг она почувствовала себя другим человеком. Бесстрашным, сильным. Знающим, чего хочет. И поняла, что отправится к Волчку сама – хотя бы и среди бела дня, у всех на глазах.

Ведь и правда – все равно.

С легким сердцем Катти запрокинула голову, улыбнулась звездному небу. Вдохнула полной грудью душистый вечерний воздух.

Тут что-то зашуршало в темноте, через невысокую изгородь возле зеленных грядок перемахнула легкая быстрая тень. Послышался мягкий голос: