Божественный театр - Инна Шаргородская Страница 16

– Так и знал, что найду вас здесь, на крылечке, – и в следующий миг перед Катти появился Волчок. – Добрый вечер, кру Таум!

Она вскочила на ноги.

– Вы!..

– Я напугал вас? – тут же обеспокоился он.

– Нет, нет… просто я только что думала о вас…

– Решили, уйду не попрощавшись? Ну что вы, я заглянул бы к вам в любом случае. Даже если бы не оставил здесь свои вещи.

– Правда?

– Да.

– Но… почему? – Мысли Катти несколько смешались.

– Не поверите, – усмехнулся он, – за эти дни… вы смогли внушить мне искреннее уважение. Я надеялся даже, что мы можем стать друзьями.

Щеки Катти вспыхнули.

– Правда? – снова пролепетала она.

Волчок покачал головой.

– Зачем бы мне лгать?

– Вы – добрый человек. Возможно, жалеете меня…

Он тихо, протяжно засмеялся.

– Катти… вы хоть заметили, что из всех ваших домочадцев вы единственная, кто обращается к наемному работнику на «вы»?

Она смутилась еще сильней.

– «Пестры, богаты Божии стада», – продекламировал он нараспев какие-то незнакомые ей стихи, – «всех выделок и статей, и мастей. Мы узнаём друг друга без труда – мы из породы черных лебедей»… – и заключил: – Цены вы себе не знаете. Но ничего, все впереди… Вы подумали над моим предложением?

– Да.

– И что решили?

– Уеду.

– Чудесно. Дать вам адрес кру Физер?

– Да, я как раз хотела спросить… – встрепенулась Катти.

Волчок вздохнул.

– В дом войти боюсь – вдруг каер Бун увидит… скандала не миновать. Вас не затруднит принести с чердака мой баул? И заодно найти клочок бумаги и карандаш?

– Конечно…

Катти торопливо вошла в кухню, оттуда, прислушиваясь к воплям брата, все еще бушевавшего в зале, поднялась по приставной лестнице в чердачную каморку, огляделась. Постель застелена, одежные крючки на стене пусты, стол чист. Никаких следов того, что здесь кто-то жил. Баул стоял в углу, уже затянутый на все ремни. Словно хозяин его знал заранее, что времени собрать вещи не будет… Она отметила мельком эту странность, но задумываться над нею не стала. Взяла баул, спустилась в кухню, выдернула листок из стопки бумаги, предназначенной для подсчетов, прихватила лежавший рядом карандаш.

– Катти! – злобно заорал брат. – Ты где? Поди сюда!

– Бегу! – откликнулась она машинально и выскочила на крыльцо. – Вот…

При тусклом розоватом свете Факела, выглянувшего к тому времени из-за моря, Волчок стремительно нацарапал на листке несколько слов, отдал его Катти и забрал у нее баул.

– Бегите, – сказал. – Удачи вам, черный лебедь. Мне кажется, мы еще увидимся с вами…

Катти махнула ему на прощанье рукой и поспешила обратно в дом.

– И я так думаю, – пробормотала она себе под нос, оказавшись в кухне.

Потому что в этот миг вдруг поняла, что именно сделает – уже завтра. И что остановить ее не сможет никто.

С утра Папаша Муниц был в духе – редком для него настроении. Не поднял своих «дармоедов» чуть свет, а дал им поспать лишний часик. И даже позавтракать позволил без спешки, прежде чем погнал на Складскую улицу, где находился театральный амбар, устанавливать декорации к «Королю Игалу».

Другой на его месте каждый день плясал бы от радости – хмуро думала субретка Пиви Птичка, шагая пыльным переулком в хвосте труппы. Единственный вчерашний спектакль с новым комиком показал, что удача «Божественному» театру пока не изменила. Да и утро обнадеживало – по словам хозяина гостиницы, еще до завтрака билетами на дневное представление успели поинтересоваться целых восемь человек.

Небывалое не только для «Божественного», но и большинства других нибурских театров везение началось с первого дня гастролей. И продолжалось по сей день – не считая случившегося накануне побега Дони Кота. На смену которому, впрочем, тут же нашелся прекрасный комик… Сам Дракон успел проговориться, что никогда не знал подобного успеха прежде. Что ни выступление, то полный сбор. Во все прошлые гастроли мало кто из зрителей, посмотревших один спектакль, приходил на второй. А тут… в Риуме и Варце почти весь репертуар удалось даже отыграть дважды – по требованию публики.

Объяснения такому счастью Папаша Муниц не видел и только время от времени суеверно сплевывал. Пиви Птичка его прекрасно понимала. Сама бы сплевывала, если бы не знала, в чем дело… Публику привлечь было решительно нечем. Декорации – дыра на дыре; репертуар заезженный; пьесы так себе; актеры и того хуже. Из подобравшихся ныне никто и профессионалом-то не был. Не считая Фины Пышечки, старой Кобры. Правда, семейная пара Иза Стрела и Беригон Ветер выдавали себя за таковых. Но играли из рук вон плохо, и Пиви догадывалась, почему. Остальные же, еще только поступая в труппу, честно признались, что выходят на подмостки впервые в жизни. Как и она сама. Титур Полдень был учителем фехтования, растерявшим учеников. Сбежавший Дони Кот – непризнанным поэтом, сыном ковродела, не желавшим учиться отцовскому ремеслу. Аглюс Ворон – королевским егерем, подсиженным недругами. Тала Фиалка… ну, если в театре Папаши Муница и было что божественное, так это она. Юная красавица с безупречными манерами, явно из хорошей семьи, Тала блистала несомненным талантом, о котором, видимо, попросту не успели еще пронюхать столичные театры. Ее и называть-то хотелось не по имени, а только Фиалкой – так подходил этот псевдоним к ее нежной красоте. О себе она рассказывать не желала, да Муниц и не настаивал. Он взял бы ее в труппу за одну внешность, а уж когда она прочла монолог Исетты… Пиви подозревала, что красотка эта сбежала из дому. И устроилась в бродячий театр, чтобы родители не нашли. Наверняка их круг был таков, что ни актерский талант, ни тем более желание играть на сцене одобрения там не встретили бы…

Сама Пиви представилась старому Дракону гувернанткой, уволенной злыми хозяевами, хотя в жизни не имела дела с детьми. Но надо было что-то о себе сказать. Не правду же, в самом деле, – что по профессии она… программист, явилась в Ниамею из другого мира, которым давно уже управляют никому здесь не ведомые компьютеры, и что не играть в бродячем театре собирается, а искать магический артефакт!..

К тому времени, когда она добралась до Папаши Муница, в труппе оставалась всего одна вакансия – субретки. То бишь веселой, бойкой и острой на язык служанки, наперсницы госпожи. Самое неподходящее для нее амплуа. Дракон смотрел на Пиви, как на кусок протухшей колбасы, и возмущенно сопел. Эта угрюмая, невысокая, плотненькая – если не сказать толстенькая – девица, казалось, и улыбаться-то толком не умела… Других претенденток, однако, не было. И антрепренер, желая поскорее начать гастрольное турне, решил рискнуть.

– Псевдоним твой будет Птичка, – объявил он без долгих размышлений.