Третьего не дано? - Валерий Елманов Страница 16

Оказался он гостеприимен и хлебосолен, словно не швед, а исконно русский человек, и не отцепился от меня, пока я не согласился выпить с ним за встречу.

– По одному кубку, не больше, – сразу предупредил я, – а то дел о-го-го! – И красноречиво чиркнул себя по шее ребром ладони.

Я бы вообще не согласился, но взыграло любопытство. До сего времени мне как-то не доводилось пить с особами королевской крови, да и царской тоже – Борис Федорович выдерживал «сухой закон» не только в Думной келье, но и на торжественных пирах-застольях.

Про его сынишку, во всем берущего пример с отца, вообще молчу.

Вот и получалось, что такая пьянка у меня впервые.

– Токмо одна чашка, – охотно согласился Густав и назидательно заметил: – Сытый пьяного не разумеет. – Из чего стало ясно, что с русскими пословицами у шведа туговато.

В смысле знал он их во множестве, в чем я убедился в самое ближайшее время, но все время слепливал начало одной с концом другой, да и вообще что касается русского языка, то у него были явные проблемы. Как он изучил – судя по его рассказам – немецкий, французский и итальянский, ума не приложу.

Честно говоря, меня сразу смутило его чересчур охотное согласие на «одна чашка», но я не придал этому значения. Кто же знал, что сей королевич – тихий пьяница, неуклонно приближающийся к алкоголизму.

Думаю, он бы вообще спился, если бы не его увлечение алхимией, за которую пришлось поднять «вторая чашка». А иначе Густав бы не отстал, в совершенстве овладев русскими уговорами: «Обидеть хочешь? Ты меня уважаешь?» – и все в этом духе.

Тут у него выходило без коверканья слов и вообще очень здорово, почти без акцента – видать, часто использовал.

После осмотра его рабочего кабинета, где он проводил «величайший опыт», мы вновь вернулись в трапезную, но никаких отговорок, что я с дороги и устал, королевич не желал слушать, принявшись рассказывать о своей нелегкой судьбе.

Она и впрямь была у него, мягко говоря, не ахти. Достаточно начать с рождения. Оказывается, мать, бывшая трактирная служанка Карин, родила его еще за полгода до официального венчания с королем.

Да и наследником своего отца Эрика XIV он был совсем недолго – когда Густаву исполнилось семь месяцев, батьку сверг родной брат Эрика Юхан.

– Я маленький, совсем маленький, – показывал он ладонью, какого роста был в то время, – помнить токмо решетка на окна в замок Турку.

Если кратко, то его в семилетнем возрасте отняли у матери и отправили в Польшу, где он некоторое время жил, а потом на учебу в Германию, к отцам-иезуитам. Там под их воздействием он принял католицизм, после чего понеслись скитания по Европе. Доходило до того, что он служил конюхом, чтобы обеспечить себе пропитание.

– А что я мог поделать? – уныло пояснял он. – Голод не тетка – в лес не убежит.

На коронацию своего двоюродного брата Сигизмунда III он явился в рубище нищего. Там же он в последний раз виделся со своей старшей сестрой Сигрид.

С матерью ему довелось повидаться за всю оставшуюся жизнь тоже только однажды, лет восемь назад, когда Карин с ужасом обнаружила, что сынок совершенно забыл родной шведский язык.

Да он и сейчас особо не интересовался своей исторической родиной, лишь раз спросив у меня, как там поживает «правящий наследный принц государства»? [24]

Но когда я в недоумении пожал плечами, не имея понятия, о чем идет речь, он совершенно не расстроился, беззаботно махнув рукой и заявив: «Что с возу упало – у того и пропало», после чего трагически провозгласил:

– За мой несчастный судьба!

Ну и как здесь не выпить?

Я с сомнением покосился на кубок, но тут в голове мелькнула совершенно детская мысль: «А вот интересно, когда король или принц надирается, как он себя при этом ведет?»

Словом, выпили и «за судьба», после чего начались длительные сетования на обман русского царя, который якобы коварно заманил его к себе, наобещав с три короба.

– Да у меня и нет быть выбор, – сознался он и развел руками. – Жареному коню в зубы не смотрят. – Но тут же гордо заявил: – Я быть жених царевна, но вера не менять. Береги честь смолоду, коли рожа крива. И тогда царь заточить меня сюда. Он сказать: «Сколь волка ни корми, а он все равно лоб расшибет!»

Я слушал, кивал, соглашался и… вспоминал, что там мне рассказывал сам Борис Федорович про его художества. Что верно, то верно – гордость у Густава и впрямь имелась, и королевич наотрез отказался от предложения поменять веру и перейти в православие.

Но и дурости у него тоже было хоть отбавляй – это ж надо додуматься, чтобы без зазрения совести не только притащить в столицу свою любовницу Катерину – какую-то жену немецкого трактирщика, но еще и не стесняясь катать ее по Москве, устраивая ей такие пышные выезды, каковые полагались только царице.

Правда, об этом Густав не упомянул ни слова, разве что под конец, когда посетовал, что он сам во всем виноват.

– Что посмеешь, то и пожмешь, – мрачно констатировал королевич, после чего философски заметил: – Чего пить, того не миновать. – И провозгласил тост: – Баба с возу вылетит – не поймаешь.

Исходя из этого получалось, что Катерина была верна ему недолго и в изгнание за ним не поехала.

А что касаемо алхимии, то он не столько гордился тем, что является шведским королевичем, пускай и без надежды на трон, сколько своим званием «нового Парацельса» [25], которого его удостоили ученые мужи Европы, и тут же предложил мне это звание… обмыть.

Я вновь в нерешительности посмотрел на содержимое своего кубка и обреченно вздохнул. Дело в том, что каждая наша «чашка» вмещала не менее ста граммов, если не все сто пятьдесят, а наливал в них Густав исключительно продукт собственного приготовления.

Увы, но это была не особым способом настоянная на ароматных травах и кореньях медовуха и даже не водка.

Не знаю, кто из алхимиков в поисках загадочного философского камня в результате очередной перегонки первым получил этиловый спирт, зато мне теперь стало точно известно, что шведский королевич в совершенстве освоил этот процесс.

Кстати, не исключено, что это был единственный из его опытов, в результате которого на выходе получалось нечто удобоваримое, да и то лишь отчасти.