Книга шипов и огня - Рэй Карсон Страница 19

Папа передает свои слова любви.

Алодия.

Я перечитываю письмо снова и снова, пытаясь представить раздраженное лицо сестры. Когда мы были детьми, она могла разозлиться и закатить глаза. Месяц назад Лючера-Элиза прочла бы это письмо как более взрослую версию того же презрения, того же разочарования в моей способности удовлетворить ожиданиям, что они с папенькой на меня возложили. Но теперь я понимаю это письмо правильно. Я знаю, что Алодия считает меня способной хорошо сыграть в эту игру, если я захочу.

Она думает, я могу быть великой королевой. Это неосмотрительно. Я нерешительно начинаю думать, а что, если она права. Мне никогда не хотелось править. Это утомительное, выматывающее занятие, но, возможно, это лучше, чем быть бесполезной. И это может быть единственным способом сделать Алехандро моим, в каком-то смысле стать значимой для него. Я прокручиваю эту идею в голове, пытаясь представить, что бы сделала на моем месте Алодия, припоминая подходящие пассажи из «Войны прекрасной».

Я мысленно составляю список своих преимуществ. Алехандро поместил меня в покои королевы. Не уверена, что это что-то значит, но этого вполне достаточно для того, чтобы Аринья на следующий же день после моего прибытия прислала свою служанку следить за мной. У меня есть Химена, совершенно непонятная мне женщина, но ее преданность мне не подлежит сомнению. Моим другом стал главный священник монастыря Бризадульче. Я — принцесса Оровалле и поэтому превосхожу по статусу всех, за исключением Алехандро и его сына.

Но самым большим моим преимуществом является то, что я ношу Божественный камень. Великая честь, как мне всегда говорили, ибо Господь выбирает Носителя раз в сто лет, и это значит, что мне предначертано великое.

Но некоторые факты подсказывают мне, что я вообще не представляю себе, что это такое. Алодия просила никому не доверять. Дикарь, узнавший про мой камень, был убит. Отец Никандро назвал Химену моим опекуном. И вот теперь письмо Алодии, в котором она говорит, что меня увезли для моей безопасности.

«Война прекрасная» учит держаться подальше от власти, ибо власть есть искрящийся ком страха. Что такого в моем Божественном камне, что искры страха так и летят со всех сторон?

Я кладу пальцы на его гладкую поверхность. Даже сквозь ночную рубашку я чувствую теплую пульсацию камня. Если я решу сыграть в эту пугающую игру, то первым делом я должна узнать, что это на самом деле значит — быть Носителем. И чтобы это сделать, мне придется перехитрить Химену.

Я закрываю глаза и начинаю молитву. Господи, ты поместил в мое тело этот камень, чтобы помочь мне стать королевой? Не знаю, какой ответ я хочу получить от Бога.

Теплая ладонь ложится на мой лоб, я открываю глаза. Химена смотрит на меня с ласковой улыбкой.

— Ты выглядишь гораздо лучше, — говорит она. — Щечки порозовели.

— Я и чувствую себя лучше, — отвечаю я ей, улыбаясь.

— Готова поесть? Я могу принести тебе свежей выпечки, может, хочешь холодного сока?

— Нет, благодарю. — В моей голове формируется план, потому что я, кажется, придумала способ, как мне поговорить с отцом Никандро наедине. — Я не голодна.

Священный текст гласит, что все люди равны в глазах Бога, и поэтому раз в неделю слуги сидят плечом к плечу с купцами и дворянами. Когда мы с Хименой впервые попали на еженедельную службу в монастыре Бризадульче, на скамье рядом с нами сидели лишь несколько незнакомцев. Но толпа от раза к разу росла, и вот сегодня все места заняты, а воздух нагрет людьми.

Подозреваю, что я стала причиной возрождения их веры. Все желают хоть одним глазком взглянуть на затворницу-принцессу с загадочным статусом, на иноземно одетую девушку, которая часто посещает священную библиотеку и молится с таким старанием. Я рада, что толпа так многочисленна. Так мне будет проще передать отцу Никандро записку, даже под бдительным присмотром Химены.

Я склоняю голову, когда священники во главе с отцом Никандро поют «Глорифику». Переведенная на плебейский язык, она потеряла изначальную лирическую красоту. Но несмотря на это, ее слова так же отзываются в моем сердце, и Божественный камень отзывается на наше пение радостным теплом.

Душа моя славит Бога; возрадуемся Спасителю,

Не забывшему скромного раба своего.

Блажен я меж поколений,

Ибо поднял меня он из гибели мира.

Да, своей Праведной Правой Рукой он поднял меня

Искупил свой народ, даровал жизнь ему новую, обильную,

Душа моя славит Господа; возрадуемся Спасителю.

Стоя позади алтаря, где сияют молельные свечи, отец Никандро поднимает розу. Это священный сорт — я могу разглядеть колючки даже со своего ряда, — выбранный за его кроваво-красные лепестки и острые шипы. Отец Никандро произносит несколько слов об этом идеальном символе красоты и боли веры, и мы эхом повторяем их за ним.

После гимна освобождению отец Никандро предлагает желающим получить благословение тихо выйти вперед. Вот для чего я села на край скамьи. Подол моей юбки лежит в проходе, и я подбираю его, чтобы дать другим дорогу.

Небольшое количество людей сходится с разных концов храма к месту перед алтарем. Я наклоняю голову, но мои глаза широко раскрыты, и я чувствую, как кто-то идет по проходу позади меня. Мои действия должны быть безукоризненно четкими. Я бросаю быстрый взгляд через плечо — за мной стоит женщина средних лет в сером платье служанки. Я жду, пока она подойдет к краю моей скамьи.

Затем я поднимаюсь и встаю прямо перед ней. Она охает, врезаясь в меня сзади. Я поворачиваюсь к ней и виновато улыбаюсь. Она застенчиво, но искренне улыбается в ответ.

Химена поднимается, чтобы сопроводить меня, но уже поздно. Как минимум один человек будет между нами, и моя няня не сможет увидеть, что будет происходить, когда я буду просить благословения.

Один за другим просители шепчут что-то отцу Никандро. Он молится, потом укалывает палец розовым шипом. Вместе они держат руку над алтарем, пока на него не падает капля крови — жертва. Отец Никандро подносит праведную правую руку ладонью вверх к подбородку просящего, а потом отправляет его к другому священнику, держащему бинт и чашу с гамамелисовой водой.

Когда мальчик передо мной начинает что-то шептать священнику, я медленно поднимаю руку к кушаку, где спрятана записка. Успех моего предприятия зависит от священника, его готовности принять сообщение во время таинства и его способности сохранять спокойствие на лице.

Возможно, я допускаю ошибку и отец Никандро разозлится на меня. Вдруг он прервет церемонию? А если Химена увидит? В конце концов он может и жизнью поплатиться.

Я передумываю и тянусь рукой к кушаку, чтобы спрятать записку обратно, но я недостаточно быстра. Мальчик уже отправился перевязывать палец, и взгляд отца Никандро автоматически опускается на маленький свиток пергамента, зажатый между моим указательным и большим пальцами.