Верни меня, если сможешь... - Яна Борисова Страница 2

Это же отсрочка на столько лет и никто, даже отец, не сможет ничего сделать, пока ей не исполнится двадцать, а там, я уже сам всё решу. Да и пойди найди девчонку, которую видел всего один раз и судя по одежде точно не местную.

Нет найти-то, конечно, можно, со связями отца это не составит проблем, но я сделаю всё, чтобы не нашёл, прикинусь, что не запомнил кроху. В конце концов, дело уже будет сделано, обратить обряд вспять, уже будет невозможно.

— Лия, можно я сделаю тебе подарок? — как можно мягче произнёс, в предвкушении исполнения своей затеи.

Девочка прищурила глазки, огненная кудряшка, выбившаяся из одной косички, прилипла к розовой щёчке.

— Бабушка говорит, от чужих нельзя брать подарки, — сказала как отрезала, надув губки и скрестив тонкие ручонки на груди.

— Бабушка правильно говорит, — одобрительно покачал головой, маленькой феи. — Но это особенный подарок, волшебный и никто, кроме тебя о нём не будет знать.

— Волшебный? — выдохнула она, распахнув удивлённо глаза.

— Дай свою руку, — вкрадчиво попросил, протягивая к ней, свою ладонь.

Малышка недоверчиво глянула, потом, видимо, любопытство всё-таки пересилило страх, и она протянула ручку.

Взяв в кольцо своей левой ладони её запястье, протянул ей свою правую руку.

— Положи свою ладошку вот сюда, — указал на внутреннюю сторону своего запястья. — Молодец.

— Принимаю тебя Лия и делаю своей наречённой, — проговариваю слова, которые должен говорить сегодня вечером другой. — А ты говори — Принимаю тебя Рэйсон и делаю своим наречённым.

— Принимаю тебя Рэйсон и делаю своим наречённым, — тихо повторила моя маленькая, теперь невеста, запястье зажгло. — Ай — пропищала она.

Я раскрыл ладонь показывая, причину внезапной боли.

— Как красиво, — восхищённо прошептала, вглядываясь в сияющий рисунок, забывая, про жжение. — А у тебя такой же?

— Нет, на тебе появился герб моей семьи, а на моём запястье, — я бросил взгляд на свою руку и удивился, — должен был появиться твой, но это что-то другое, — запястье украшали две витиеватые буквы с каким-то насекомым, вплетённым в общий рисунок.

— Это пчела, — начала разъяснять девочка, указывая пальчиком на линии.

— Пчела?

— Да, бабушка рассказывала, что это символ нашей семьи, а это буквы «А» и «Е», — продолжила она — я такие видела на старых книжках в дедушкином кабинете.

Договорив, она подняла глаза, вот только взгляд её остановился не на мне, а где-то за моим плечом.

Миленькое, детское личико только что улыбавшееся, стало белым.

Быстро встав, проследил за испуганным взглядом малышки. Взор сразу же зацепился за силуэт девушки, стоящей на каменном ограждении моста.

В висках застучало сердце.

«Что она делает? Где люди? Почему не останавливают?»

В следующий миг она уже падала камнем вниз. Я рванул вперёд, оставляя малышку за спиной.

— Выплывай! — вырвалось из разрывающейся груди. — Ну же, выплывай!

Но ничего не происходило, только всплески тёмной воды расходились кругами, постепенно делая место падения девушки, снова спокойным.

От увиденного всё тело пробивала нервная дрожь, ноги были почти ватными.

Обернулся к тому месту, где оставил Лию.

Если уж я так испугался, то какого ей, но девочки там не оказалась.

Несколько раз огляделся, ища глазами синее пятнышко.

Пусто.

Лия

— Амалия, ты нормальная вообще? У тебя день рождения через месяц, какой пленэр? Я праздник готовила, — услышала громкое возмущение, в ответ на моё объявление, что через день уезжаю на полтора месяца, писать природу Алтая. — Это же двадцатилетие, такое бывает раз в жизни.

— Ага, как и двадцать один, двадцать два и все последующие цифры, которые будут прибавляться ежегодно, — не собираясь сдавать позиции, парировала в ответ. — Пойми Алька, мне неинтересны все эти празднования, а вот Алтай. Ты представляешь какая там природа. Мне диплом в следующем году писать, я с тех мест столько этюдов привезу, на десять дипломов хватит, ещё и отдохну.

— Нет, ты точно сумасшедшая. Добровольно ехать чёрт знает куда, кормить собой мошку, да от змей отбиваться. Тебе, что здесь живописных мест мало? — не успокаивалась она.

— Алька, я поеду, и это не обсуждается, — чётко проговорила, глядя в мечущие искры, зелёные глаза. — А вы можете и без меня отметить этот великий праздник. Приеду, расскажешь, — рассмеялась, подмигивая насупившейся сестре.

— Действительно, что это я. У нас вон сколько твоих фоток их поздравлять и будем, — начала ёрничать в ответ она, фыркнув на стоя́щую фотографию, где я, Алька и бабуля, счастливо улыбаемся, щурясь от яркого солнца. — А ты поезжай в свои дикие края, развлекайся.

Я подошла к обиженной Альке сзади, крепко заключив в объятия, зарываясь носом в её каштановые с золотым переливом волосы.

— Сестрёнка, да не развлекаться я еду, — тихо выдохнула на ухо. — Не переживай, отметим мы этот твой день рождения, только когда вернусь.

— Не мой, а твой, — пробурчала себе под нос сестра, начиная сдаваться.

— Мой, конечно, мой, — улыбнулась, наслаждаясь мягкостью Алькиных волос.

— Ты бабушке-то сказала, о своей авантюре, — спросила она, отходя, к плите с чайником, уже чуть приподнимая уголки губ, отчего на щеках проявились еле заметные ямочки.

Обожаю эти ямочки.

Ну почему мы совсем непохожи, почему мне не достались зелёные глаза отца, которые светились, отражая солнечные лучи или, как сейчас, когда она злилась.

Точёный носик, яркие кадмиевые губы. Ей даже краситься не надо, она всегда выглядит идеально.

Сколько раз я писала её, пытаясь передать то внутренне свечение, что она излучала.

Она и бабушка мои единственные родные.

Когда погибли родители, я была совсем маленькой, и они с бабулей сделали всё, чтобы я не почувствовала эту потерю так, как они.

Алиане тогда было десять, и она хорошо помнит случившееся, но сколько бы я ни просила, сестра никогда не рассказывала о тех днях, когда они с башкой сидели в ожидании хоть каких-то известий от докторов из реанимации. Помню только как после телефонного звонка, бабуля за какой-то час стала белой — как снег, теряя смысл жизни с цветом своих волос.

Но рядом сидели две девочки, одна из которых вообще не понимала, почему бабушка и сестра, громко плача, вжимаются друг в друга.

— Лия, ты слышишь? — поставив рядом чашку чая, выдернула меня из раздумий Алька.

— А… Да я сказала ей, ещё вчера, — растерянно ответила. — Она, кстати, не была против, поворчала всего нечего и то по поводу того, что снова вернусь худющей, — подтянула чашку ближе.