Мой Пилигрим - Ксения Татьмянина Страница 20

— Ты совершенная, Тио.

А у Грима в глазах — восхищение. Он услышал то, что я сказала, снова обернулся, и разглядывал так, будто видел новое. И новое ему очень нравилось. А то! Золотое сердце дракона уже принадлежит мне!

Скульнуло где-то из дальнего и самого темного угла. Я вскинула руку и метнула нож в то, что едва заметно шевельнулось. Безымянный опомнился от любования, почти повторил мое движение, только схватил воздух в сжатом кулаке, и некто сдавленно заговорил. Я не разобрала — что именно, увидела только, как сумрак залы зашевелился, собравшись сгустком в фигуру человека и затанцевал, пытаясь вырваться из капкана. Мужчина по воплощению. Слуга мерцал и я, хоть глаза протри, не могла распознать — во что одет, как выглядит.

Весь огромный дом был тих. Не мертвой тишиной, а «глухой» к происходящему — были еще люди в комнатах, но все что-то делали и вниз доносились жилые, обычные звуки обитания — спокойный шаг, скрип двери, оброненное к кому-то слово. Я, Грим и Слуга под куполом щита — невидимки.

Так я попала или нет? Метнула, как в туман. И различить не могла — есть нож в Тени, валяется рядом или улетел далеко? Не видно… все на том месте плывет, как будто пленник размывается в толще болотной темной воды. Гадство. И шипит что-то, что понял только Грим, потому что на визг и скулеж в ответ Слуге сдавленно выговорил:

— Ненасытные до унижений иного языка не поймут!

Слухи не соврали — он может, не прикасаясь, давить живое и неживое в тисках. Грим так сжал костяшки пальцев, что вся кисть почти превратилась в скелетную — натянутые жилы и мертвенная бледность кожи. Глаза его потемнели от ненависти, черты обострились, и напряжение выдал утробный, предостерегающий к расправе хрип…

Слуга взвыл, и вдруг вывернулся, с силой ударившись о противоположную стену. В следующий миг торжественно зашипел, быстро распыляясь по углам пепельными хлопьями теней.

Грим гадливо смахнул с руки… ничего, одно ощущение, что прикоснулся к мерзкому. Лицо перекосило от досады и злости, и понадобилось еще пара взмахов, чтобы «стряхнуть» след.

— Что случилось?

— Не хватило совсем немного. Магия не конечна, но исчерпаема, как вода в колодце. Я слишком много потратил в последнее время. И ветер выдохся, ни меня в погоню не унесет, ни сам не поймает…

Я нашла нож, с радостью отметив, что лезвие испачкалось в черном. Вытерла его о найденную в зале салфетку. Если так дальше пойдет — нужно что-то придумать, чтобы коготок всегда был под рукой, а не в сумке. Мало ли — уроню, выбьют, замешкаюсь с клапаном — и прощай оружие, а там и жизнь? Ну, нет.

— Куда теперь?

— Я останусь в Золотом, а тебе лучше уйти, Тио.

— С чего вдруг?

— С того, что иди по следу я буду долго, а с тебя одной битвы хватит. Тень все же ужалила, я вижу по глазам душевную лихорадку. Ты горишь. Тебе нужно немного отдыха.

— Когда увидимся?

— Я найду тебя сразу, как смогу.

— Вот деловой… ладно, не бойся, липнуть не буду. — Нашла зонт, убрала стальной коготок в сумку и едва не протянула Гриму руку для рукопожатия на прощанье. Вовремя спохватилась. — Ты меня только до переулка служебного проводи, а то без щита меня прямо в доме охрана схватит и привет каземат.

Он кивнул.

А когда мы вышли с территории особняка, и я свернула по переулку в сторону ворот, то махнула ему ладонью на прощание и оборачиваться не стала. Смотрит Грим, не смотрит вслед, — какая разница? Ну, влюблена, ну по уши — голову, главное, не терять, и чувство собственного достоинства.

— Не будет никаких компенсаций, можете выдохнуть.

Но Ваниль уже сидел спокойный, деловой и десять раз выдохнувший. Про обещанную премию невнятно буркнул и отправил на покраску. Сборку нужного количества блокнотов кто-то уже за меня сделал.

И стоило утром такую панику разводить, на ушах стоять? Идут дела, катастрофы не случилось. И я для них — не героиня, спасшая мастерскую от краха.

— Следи за разводами внимательней, кожа капризная, пигмент впитывает быстро, если граница подсохнуть успеет — уже не запылить. Будет видна.

— Поняла.

— А ты чего такая вернулась?

Агни надевала изделия на штыри, дав все указания к делу, и схмурилась, косо на меня посмотрев. Я ничего отвечать не собиралась, но не смолчала швея, которая оказалась здесь же и забирала просохшие обложки на прошивку:

— Да напоили ее там, на воротах. Издалека роскошную жизнь показали, дали на улицу заглянуть, вот Тио и балдеет. — И обратилась ко мне: — Ты эту мечту с лица лучше сотри… подумаешь, побывала на острове счастья. Это не наша жизнь. Тамошние господа нищенок, как в сказках, во дворцы и на балы не зовут.

— Еще как зовут! И кофием угощают, зуб даю.

— Дура.

— Сама такая. Не лезь ко мне с замечаниями не по делу.

— Цыц. — Агни буквально встала между нами и уперла руки в бока. — За работу. А ты, Тио, скажи спасибо — нам здесь еще с твоей собакой нянчиться приходится. Не таскай ее больше сюда, тут не приют и не зверинец.

— А утром, «спаси нас, солнышко»… — Я передразнила ее, но ничего всерьез простив Агни не имела. Она права, и моя собака не проблема «Трех шкур». — Завтра пристрою, не волнуйся.

А к концу рабочего дня Валентайн зашел к нам и сообщила новость — у Мари скончался отец. Не спасли мужика медики, впал в кому день назад и сегодня его не стало. Увольнять он девочку не хочет, поэтому попросил пока взять ее нагрузку на себя на три дня, дал время на похороны и на слезы.

Выпал первый свежий снег. Мало, не везде грязь закрыл, и лежал клочками на самых холодных участках. Нарвал кто-то ваты, а все равно радостно от белых пятен на темно-сером полотне. Воздух посвежел с морозцем, ушла противная сырость.

Эти три дня и прошли. Для разочарования и проклятий, что Гримм так ни разу и не объявился, мало, а для того, чтобы эмоции попригасли, достаточно. Я работала, как обычно, как обычно добиралась вечером до дома, кормила кота, ела сама, отмокала в горячей ванной и шла спать. Из всех радостей — все три ночи Рыжун соглашался ночевать в квартире, ложился на кровать под боком, как огромная живая грелка, и подолгу уютно мурчал.

Пана соседям пристроить не удалось. Кто-то мне совсем не открывал, а кто открывал — не слушал и тут же захлопывал дверь. Не помогли и предложения продуктов. А что им — они почти как я, родня тем, кто в Золотом работали, так что оттуда тоже неплохо снабжались. У нас весь двор в этом смысле как сыр в масле.

И я стала оставлять собаку на чердаке. Пес дружелюбный, тихий, кота не трогал — да и Рыжун относился к нему, на удивление, без настороженности. Стала настилать на пол побольше газет — их залежи почти кончались, но еще были, и убирать за животными стало проще. Да, а ведь когда-то в городе были не только библиотека и театр, а еще и типография. Кажется, в Трущобном — теперь это закрытое кирпичное здание с железной проржавленной дверью…