Верни меня, если сможешь... - Яна Борисова Страница 20

Глава 13

Утро было, как и предыдущее: ранним, пропитанное страхом и непониманием, почему этот сон постоянно возвращается.

Дом не спал, все готовились к отъезду, даже Хама уже не было в моей комнате, что ещё больше меня расстроило. Как-то привыкла, к внушительной тушке и громкому сопению, в моих ногах.

То, что брать меня с собой не собираются, это я поняла еще вчера.

Конечно, меня это немного расстроило, ведь так я могла бы попасть в Сарат, минуя пешую прогулку по незнакомой дороге. Хотя если подумать, теперь у меня появился шанс сделать это максимально незаметно. В городе моё исчезновение, обнаружили бы сразу. Уйти далеко я бы точно не успела, а так у меня будет целый день в запасе, чтобы осмотреться, приглядеться и возможно сразу покинуть этот город. Письмо с извинениями отправлю, когда буду уже далеко — «Мол, простите, внезапно всё вспомнила и решила не портить Вам праздник, сразу направилась к своей семье». Добавлю кучу благодарностей и буду надеяться, что в голову им не придёт проверять, достоверность моих слов. Хотя, конечно, понимаю, что сшито это всё белыми нитками, но рискнуть всё-таки стоит.

Подвергать их репутацию опасности я больше не могла, кто знает, какие последствия будут у этой семьи, раскройся моё «попадание». Вот если всё не так страшно, как я себе надумала, вернусь и лично их поблагодарю.

Сегодня будет день-репетиция.

Проверю, на сколько долго мне позволят быть одной, заодно и подготовлю почву, для завтрашнего дня.

План этот созрел, когда я поняла, что остаюсь одна без тщательного присмотра на ближайшие дни.

Приведя себя в порядок, решила спуститься, не дожидаясь Ниары. Думаю, дел у неё сейчас хватает.

Холл был уставлен объёмными, кожаными саквояжами, будто уезжают хозяева не на пару дней, а на месяц как минимум. Похоже, для перевозки вещей, нужен будет отдельный экипаж.

Аккуратно обогнув, всё это нагромождение, свернула на кухню.

Пышная, пожилая кухарка, с раскрасневшимися щеками, усыпанными крупными веснушками, ловко раздавала указания, показывая пальцем, какой поднос с завтраком, кому нести.

Заметив меня, молча указала на место за столом.

Я послушно присела, в ожидании, когда этот танец с подносами закончится. С вирой Августой меня познакомила Ниара ещё в первый день моего выздоровления, дабы знала, как её искать и у кого можно спросить, где она. Меня сразу приняли как свою, одарив тёплой улыбкой и всучив в руку горячую, ароматную булку сообщили, что всегда будут рады моей компании.

— Ниара сегодня с рассвета вся в работе, — наконец обратилась хозяюшка ко мне, когда в кухне стало тихо. — Молодец, что пришла сама, сейчас я накормлю тебя завтраком.

На столе сразу же появилась, ещё шипящая яичница, кружка горячего чая и кусок хрустящего хлеба с маслом.

— Спасибо большое, вира Августа, — откусывая свежеиспечённый хлеб, поблагодарила, наслаждаясь хрустом тонкой, сладкой корочки. — Я, вообще-то, спустилась узнать может, нужна моя помощь.

— Что ты милая, какая помощь, — всплеснув руками, заулыбалась она. — Это сейчас суетно, хозяева уедут, и будет отдых целый день. А ты, что так рано проснулась, тебя же вроде не берут с собой.

— Не берут, — подтвердила я её слова, пригубив ароматного напитка. — Мне сон плохой приснился.

— Сон плохой? — удивлённо, повторила она за мной. — Странно… Ниара говорила, что с тобой Хам постоянно спит, покой твой должен охранять, получше нашего.

— А что Хам и от снов плохих оберегает? Не знала.

— И от снов плохих, и от болезней, и неладное чувствует в человеке. Хранитель он хороший, хоть и ворчит часто. Но тебя вон как принял сразу, даже не отходит. Так, он близко подходил, только к младшему хозяину, когда тот маленьким был ещё.

— К Маркусу? — уточнила я.

— Нет к Рэйсону, — ошеломила она меня. — Здесь он родился, здесь и рос до самого поступления в академию, а хранитель привязан к этому дому. Любил Хам его, ни на шаг не отходил. Дом, кстати, этот, должен был отойти младшему хозяину, когда он женится, но тот чего-то накуролесил и сюда приехал Тиберий после того, как женился. А что, без хозяина, поместье заветшало бы. Хозяйке молодой правда, первое время тяжело было привыкнуть к уединённой жизни, городская она жительница, была. Но привезя сестру, повеселела. А девочка-то, наоборот, и рада была уехать из города. Эмпат она, понимаешь.

— Алия-эмпат? — только и смогла выдавить я.

Кто такие эмпаты, смутно я представляла, кажется, это люди, чувствующие чужие эмоции.

— Да, да, жить с таким даром, тяжело в городе, сколько эмоций людских давит на одного человека, некоторые не выдерживают и с ума сходят, — с сочувствием поясняла она. — Некоторые в "Обитель" уходят, служить Единому, их он слышит лучше всего и говорят, часто отвечает им. Алию — вот сестра забрала к себе.

Я грустно потупила глаза, завтрак уже не казался таким вкусным, когда поняла причину вечной отстранённости девушки. И стало дико стыдно за ту ситуацию с лягушкой, а тот выпад в сторону Рэйса понятен, если уж я почувствовала от него защиту в то утро, то она и не могла поступить по-другому, инстинктивно найдя сильнейшего как физически, так и ментально.

Ещё отметила, что про «Единого» услышала впервые, надо бы поискать информацию.

— Хам вот только нелюдимым стал совсем, прятался всё где-то, но работу свою прилежно исполнял, — продолжала вира Августа. — А как появилась ты, так и ожил. Вот только исцелению ты не поддаёшься. То-то магистр всё бегал тогда и фыркал, а Хам и вовсе от твоей кровати не отходил, когда тебя привезли.

— Почему не поддаюсь, они меня за два дня на ноги поставили, — попыталась опровергнуть её предположение.

— Так, два дня, это же какой срок, — протянула она.

— Я поняла уже, что большой.

— Вот я об этом и говорю, особенная ты сказала бы, что чужачка.

— А что значит чужачка, — уцепилась за нужное мне слово.

— Да жила у нас в деревне женщина одна, появилась она не понять откуда, из леса вышла вся напуганная, потрёпанная, будто бежала от кого-то. Волосы у неё помню, цвета странного были вроде белые, а у корней чернели. Говорила чудно, всё павлицию какую-то просила. Мы лишь плечами пожимали. Ближайший город был далёко, везти её никто не решался, да и хворь тогда странная ходила по деревне, почти все слегли, усыпанные сыпью с язвами, да в жару бредили. Несколько человек даже померло тогда. Детки, правда, не так тяжко болели, но и нам туго было. У меня вон шрамы какие остались, до сих пор видны, — она указала на выемку круглой формы на лбу и щеке, таки остаются, после ветрянки, если расчесать оспинку. — Так вот, чужачка это помыкалась, помыкалась, от одного двора к другому походила с просьбой отвезти её до города. И вдруг стала раздавать указания, никому ни с кем не пересекаться, больным к здоровым не подходить, деток же напротив всех свела, сказала, что им это неопасно, а напротив, полезно, дескать болеть этой заразой больше не будут. Отвары какие-то всё делала, да к язвам прикладывала. Здоровые тем временем, как могли хозяйство остальных, держали, но держались стороной ото всех. Не помню, сколько мы так, раздельно жили, но, когда наконец добрался до нас целитель, все уже здоровы были. Чужачка уехала тогда с целителем в город. Больше мы её не видели, но благодарна я ей до сих пор, не начни она тогда помогать, сколько бы ещё пришлось похоронить. А главное, что врезалось мне тогда в память: поранилась она, накануне приезда целителя, да так сильно, что крови было лужа целая. Приезжий целитель взмок аж весь, пытаясь заживить рану, да не получилось у него нечего, не поддавалась она исцелению. Совсем не поддавалась, он только руками разводить и мог.