Уши в трубочку - Юрий Никитин Страница 20

– Поднимемся наверх, – предложил я.

– А что там, бильярд?

– Бильярд традиционно внизу, – пояснил я, – а вверхунесколько иные развлечения.

Она просияла:

– Мы ими займемся? Чтобы отвлечь внимание, естественно.

– Не увлекайся, – предупредил я. – Сейчас естественныйотбор пошел через развлечения. Эти расслабоны и балдежники выкашивают почищечерной оспы или испанки.

– Страсти какие, – прошептала она, округлив глаза.

Мы прошли на цыпочках мимо танцующих, большая часть из нихуже обречена, остальные на пути в бездну, из которой возврата нет. Торкессапугливо отворачивалась и задерживала дыхание, отчего ее высокая грудь стала ещевыше, привлекая взгляды пьющих, жрущих, танцующих, балдеющих и всяческиснимающих стрессы, хотя у таких прямохордовых откуда стрессы, но мне по фигу,их на планете семь миллиардов, придется настроить еще больше этихстриптиз-баров, стриптиз-ресторанов и стриптиз-кафе, а также стриптиз-столовых,стриптиз-макдоналдсов и стриптиз-аптек, чтобы поскорее и достаточно легальноуменьшить это жрущее и пьющее, но ничего не производящее население.

Когда поднимались по лестнице, внизу за столиками мужчиныпрекратили жевать и уставились круглыми глазами нам вслед. Надо сказать, чтомоя рубашка на торкессе не сказать чтоб уж достигала длины платья, пусть дажекороткого, а розовые трусики она потеряла. И вообще ноги у нее безукоризненнойформы. Еще подумаю, покупать ли ей че-нить из одежды.

Миновав отделения, где столы разделяются всего лишьперегородками, двинулись вдоль стены с плотно закрытыми дверьми. Торкессаприслушалась на ходу:

– Здесь только сопят… И здесь… И здесь… А здесь толькочавкают, не понимаю…

– Поймешь попозже, – успокоил я.

– Да?.. А здесь говорят, но это не они…

Я подошел, приложил ухо к двери.

– Почему?

– Говорят по-английски.

– Ну и что?

– Значит, это англичане, – растолковала она мне, какпридурку.

Я прошептал с жалостью к убогонькой, но красивой:

– Господи, какое дите… Да все на свете, хоть китайцы,индусы или русские, баски или сербы, говорят между собой по-английски.Наверное, потому, что других языков не знают. Даже в самых дальних аулахДагестана, где и не слышали ни о какой Америке. И все инопланетяне говоряттолько на английском! Так что язык – не доказательство.

Она заметно покраснела, и, хотя стояла в прекраснойэротичной позе, согнувшись к замочной скважине, я видел, как жарко покраснелаее нежная шея, почти чувствовал, как волна пурпура шла от шеи по спине кпояснице, там взобралась на пышные холмики, заставив их вспыхнуть, как подутренними лучами алого солнца, я представил, что натворила прихлынувшая волнажаркой крови там, дальше, у меня самого все прихлынуло так, что в глазахпотемнело, а в ушах послышался тонкий комариный звон. К тому же вспомнил сразу,что у нее под рубашкой ничего лишнего нет. В самом деле лишнего.

Я смутно ощутил, как ее руки подхватили меня, снизу приняломягкое и шелковистое, сверху в тумане появилось лицо с встревоженными глазами.

– Что случилось?

– Да так, – прошептал я с неловкостью, – вроде бы и некарлик, а такой отлив крови… гм… Все прошло, извини!

– У тебя так часто случается?

Я посмотрел на ее фигуру снизу, моя бесформенная рубашка,слава богу, скрывает хотя бы сиськи, с неловкостью отстранился.

– Боюсь, теперь будет чаще.

– Я могу чем-то помочь?

– Да, – ответил я с жаром, – да!

Она внимательно посмотрела в мое бедное лицо, перевелавзгляд на дымящиеся брюки.

– На моей планете, – произнесла она, – несколькопатриархальные нравы. Конечно, я знаю, что такое командировочное настроение икак оттягиваются в командировках… но, когда придет время расстаться с моейдевственностью, все-таки для таких забав отыщу настоящего мужчину, а нехлюпика, которого приходится охранять и вытаскивать из всех дыр!

Я сказал изумленно:

– Ни фига себе… Это что, так действует шампанское?Больше не наливай, это вредно…

Она сердито окрысилась:

– Какое шампанское? Что это такое?

– Ладно, – сказал я, – замнем, но узелок для памятизавяжем. Считай, что я обиделся. Злая ты! Теперь будешь упрашивать менязаняться тобой, а я и ухом не шелохну. Я злопамятный.

Двери проплывали мимо, я прислушивался к звукам, но ничегоподозрительного не услышал. Вздохнул:

– Ладно, здесь все закончено. Ложный след! Пойдемотсюда.

Она прошипела рассерженно:

– Какой ложный след? Какой?.. Никакого следа в эту дыруне было!

– Глупенькая, – ответил я ласково.

– Почему?

– В подобных случаях, – объяснил я растолковывающе, – ив не подобных тоже, все лучшие детективы, как и все остальные, идут встриптиз-бары. И все киллеры туда идут, и маньяки, и террористы. И переодетыесенаторы. Думаю, инопланетяне тоже. Ты не заметила, что мы прошли мимо трехмеждународных заговоров, десятка разыскиваемых бенладенов… но это не наше дело,верно?

Солнце ударило по глазам, как бейсбольной битой. Торкессасмешно сморщилась и чихнула, я прищурился, поспешно надел черные очки.Вообще-то злодеи носят черные очки даже ночью, наивно полагая, что в очках ихне узнают, как в старину на костюмированных балах носили изящные полумасочки,скрывающие миллиметр кожи вокруг глаз, из-за чего, оказываецца, их не узнавалисобственные мужья, любовники и жены, что давало возможность заплетать хитрыеузлы милых интриг и недоразумений.

– Куда теперь? – спросила она.

– К подвигам, – ответил я бодро.

Машина легко взяла с места и помчалась к шоссе. Торкессапосматривала по сторонам непонимающе, наконец проронила:

– Странно как-то…

– Что?

– Но ведь мы только посмотрели! А ты выглядишь так,будто я уже удовлетворила все твои фантазии. Или хотя бы самые простейшие…

Я отмахнулся:

– Не бери в голову. Не все надо понимать, многое надочувствовать.

– Например?

– Ну хотя бы то, что мы – только функции. Но несложного многомерного уравнения, этого не поймут и не станут дальше вникать, адостаточно простые, но… яркие, могучие!

Она сказала честно:

– Все равно ничего не поняла. Но раз ты так говоришь,то я тебе верю. Ты – мужчина, я – женщина, я по биологии должна если и неверить, то делать вид, что верю, чтобы твое мужское самолюбие не было ущемлено,это сказывается на воспроизводящей функции.