Лебединые одежды - Екатерина Гордиенко Страница 22

Постепенно боль в груди унималась и странные буквы на коже выцветали, а потом совсем исчезли. Обо всем произошедшем напоминала лишь горечь на языке.

— Отмывай, не отмывай, а твой вирд (1) уже известен и записан. Судьбу не изменишь. Но теперь ты понимаешь, что ваша с Орваром встреча не была простой случайностью? И держится за тебя он не из-за прихоти.

— А из-за чего?

— Может быть, это то, что называют любовью?

Хильд вспомнила улыбку Хокона и вздохнула. Конечно, Фрейя должна была кое-что знать о любви.

— То, что случилось между Орваром и мной не имеет ничего общего с тем, что есть у вас с конунгом. Орвар не такой.

— Я тоже думала, что не такой, — лукаво улыбнулась Фрейя. — Но он не забыл тебя за три года. И за это время у него не было ни одной женщины. Я просто узнать не могла своего братца. Спасибо, что вправила ему мозги.

Внезапно у Хильд мелькнула нехорошая мысль: а вдруг Фрейя передумает и не отпустит ее? А вдруг, все будет еще хуже, и она сама не захочет уходить?

— Но наш уговор еще в силе?

— Это насчет трех месяцев? Конечно. Тем более интересно будет посмотреть, как Орвар лезет из кожи, чтобы уговорить тебя остаться. Куплю поп-корн и сяду в первом ряду. А если серьезно… — Она приложила ладонь к щеке Хильд даже не сестринским, а скорее материнским жестом: — … я очень тебе благодарна.

— За что?

— Ты помогаешь Орвару сохранить его человеческую часть. Это проблема всех берсерков: медведь слишком сильное животное, не каждый может с ним совладать. Некоторые мужчины поддаются звериной сути и… это плохо заканчивается. А ты укрощаешь его одним пальчиком.

— Ты шутишь.

— Я серьезна, как инфаркт. Ты молодец, Хильд. Продолжай в том же духе. И спасибо тебе за то, что мой брат перестал ломать деревья в моем саду. А теперь иди спать.

Ох, если бы Хильд могла заснуть после всех открытий сегодняшней ночи.

1. Вирд — понятие судьбы и предопределения

Если бы сны приносили ей облегчение…

В детстве Хильд всегда засыпала с чувством радостного предвкушения. Сны были красивее и ярче любого фильма. Она видела прекрасную женщину с золотыми волосами, которая летела по небу в повозке, запряженной кошками. Летели огромные лебеди, торопясь обогнать повозку. Они опускались на поля и холмы, где спали красивые мужчины, молодые и не очень, но все в сверкающих кольчугах и шлемах. Лебеди опускались на землю и превращались в прекрасных дев. Хильд точно знала: когда она вырастет, станет такой же, как они.

Сейчас сны были страшными и гадкими. И всегда одинаковыми. Кто-то звал ее тихим голосом, это монотонное бормотание тянуло ее куда-то, как собаку на веревке, душило, подавляло волю. Хильд пыталась сопротивляться, но веревка натягивалась, и она задыхалась. Приходилось вставать и идти, спускаться по лестнице вниз, выходить из дома, идти по дорожке к воротам. Там за чугунной решеткой клубилось черное облако, так напоминающее огромный пчелиный рой, и из него сквозь решетку тянулись к ней старческие худые руки с обвисшей кожей, в неопрятных узлах вздувшихся вен.

Хильд знала: если они прикоснутся к ней, ее не станет. И с замирающим сердцем ждала, придет ли ее Спаситель.

И он всегда приходил!

От большого пятна тени, отбрасываемого в лунном свете несколькими старыми дубами, отделялась тень поменьше. Она приближалась к лунной дорожке, ступала на нее и превращалась в большого медведя. Сразу ее грудь наполнялась воздухом, чуть горьковатым от запаха хвои и палых листьев и немного колючим, от близкого снега. Она садилась ему на спину и погружала озябшие ладони и ступни в густой мех.

— Покатай меня, мишка.

— А что ты дашь мне взамен?

А что у нее осталось? Она уже отдала ему и ленту из косы, и красные бусы и золотое колечко.

— У меня ничего больше нет.

— Так уж и ничего? Посмотри внимательно, Хильд.

Она смотрела очень, очень внимательно:

— Ничего. Только старый свитер и пижама.

— А что ты прячешь под пижамой, Хильд?

— Ничего. Там только я сама.

— Тебя-то мне и надо.

И становилось так страшно… и любопытно… и сладко.

— Хорошо, мишка. Забери меня. Забери меня себе.

Фрейя из окна своей спальни смотрела, как к старой роще идет большой медведь со спящей девушкой на спине. При жизни отца ее брат был хорошим человеком: умным, верным, надежным и умеющим жить среди людей по людским законам. Смерть отца превратила его в безжалостного воина, могучего берсерка, почти непобедимого в своей боевой форме.

Разве могла она три года назад подумать, что эта девушка пробудит в нем последнюю, высшую сущность: шамана, способного в зверином обличье проникать в сны, узнавать тайные помыслы живых и мертвых.

— Хватит колобродить, — на ее плечи легли большие теплые руки. — Все у них будет хорошо.

Фрейя откинула голову на грудь мужа и закрыла глаза:

— Ты так думаешь?

— Я знаю, — ответил Хокон. — Хильд выспится на медвежьей шкуре, а утром Орвар принесет ее домой. Не беспокойся.

Так оно и повелось после похищения: Хильд во сне бродила по саду, затем Орвар выходил за ней, а утром уже в человеческом облике приносил девушку на руках домой. И только ее покрытые грязью ноги напоминали о событиях прошедшей ночи. А между тем, время шло, и ничего больше не происходило. Это-то и беспокоило Фрейю сильнее всего.

* * *

Орвар смотрел на спящую у него на руках девушку. В своих снах Хильд была такой беззащитной, что сердце щемило. Боялась какого-то дурацкого облака за воротами, а огромного медведя не боялась. Даже называла его мишкой и чесала за ухом. Это было так приятно, что он урчал, как кот… просто не мог удержаться.

Жаль, что проснувшись, она не была такой покладистой. Вбила себе в голову, что он не должен был убивать Анунда. А как еще нужно поступать с предателем, оклеветавшим отца? Око за око, жизнь за жизнь — вот справедливость, понятная каждому эйги.

Поэтому потребность Хильд соблюдать законы и правила, взвешивать все свои поступки на весах добра и зла, казались ему такой наивной… такой человеческой.

В мире эйги не существовало понятия добра и зла. Были только рефлексы и инстинкты — потребность есть, размножаться, доминировать, защищать свою территорию и потомство. И все его инстинкты требовали забрать Хильд и не отпускать ее от себя — ни на минуту, ни на секунду.

Она уже пообещала себя ему, пока только во сне. Ее разум спал, и ничто не помешало ей послушаться требованию души и сердца. Осталось дождаться, когда при свете солнца с открытыми глазами она осознает простую истину — они должны быть вместе, такова их судьба. И точка.