Terra Mirus. Тебе не кажется - Наталья Русинова Страница 22

– Вот последнее в самую точку, – тихонько буркнула под нос Илона, поднимая голову от стопки конспектов с планами мероприятий. Некоторые вещи не менялись даже с приходом новой эпохи – куча писанины, бюрократия и бумагомарательство, которое именовалось отчетами. Она повернулась к двери и уже громче спросила. – Здравствуйте, Евдокия Кузьминична, милая моя. Что стряслось у вас?

– Дураки твои у меня стряслись! – бабка стукнула кончиком палки об пол, и ее нижняя губа затряслась от обиды. – Пакостят постоянно, сил нет уже это терпеть…

Кузьминична была знатной склочницей, но работа, она же Служение, обязывала сочувствовать и помогать всем, даже тем, кто ошибался и шел по неправильному пути. Ведь все чада Вселенной нуждаются в сострадании, говорили на прошлых Испытаниях белобры… Ой, Великие. Поэтому Илона закрыла кабинет на ключ и пошла разбираться.

Вот уже шестой год она работала наставницей в Доме призрения для стариков и людей, которых система и раньше, и теперь называла «лица с ограниченными возможностями здоровья». Илона должна была помогать молодым инвалидам, которые жили в учреждениях социальной защиты с самого рождения, восполнять пробелы в знаниях о мире. Большинство имели один диагноз на всех – тот самый, которым в былые годы обзывались мальчишки-хулиганы и вредные учителя. Официально это слово было не рекомендовано к употреблению как оскорбляющее и уничижительное, а по факту использовалось в разговорах регулярно, особенно здесь. Кто, в конце концов, будет следить за этим? Не Великие же. Руководство выбрало самую безопасную тактику – самоустранилось от решения подобных «деликатных» проблем и делало вид, что все хорошо.

Работать было нелегко, ребят ее часто обижали, а полноценно защищать их система не позволяла. Временами терпение подходило к концу, и Илона готова была плюнуть, хлопнуть дверью кабинета и уйти насовсем. Неужели для члена Первого круга нигде не найдется свободной вакансии? Но как бросить подопечных, к которым она так привязалась и которые тоже ее полюбили? Конечно, не сразу, поначалу они не доверяли новой наставнице с ее улыбкой и искренним желанием помочь. «Врет, небось, – говорили ребята. – Все время лыбится, ей точно что-то надо».

Но Илона понимала их. Трудно доверять окружающим, когда практически всю жизнь получаешь в свой адрес сочувственные и брезгливые улыбочки, а иногда и оскорбления. «О чем с ними говорить, они же недалекие! Все равно ничего не поймут, ума не хватит», – удивлялась в свое время одна из коллег. А потом удивилась снова, когда Илона перестала заходить в обеденный перерыв даже на чай. Рассказывала другим, что наставница зазнайка и гордячка, а еще очень странная, с олигофренами общается, как будто на одной волне. Может, и у нее с головой не все в порядке?

Зато Илона была безмерно рада тому, что ребята начали считать ее своей. Но стало еще тяжелее – вместе с доверием они понесли ей собственные переживания и проблемы. Наставница слушала их нехитрые истории и покрывалась мурашками от ужаса. Самое страшное было в том, как они рассказывали про свои давние беды – совершенно будничным тоном. Словно произошедшее с ними было самым привычным делом.

«У меня торговцы на рынке еще давно всю зарплату выдурили, – рассказывал Илюха, вихрастый парень с оттопыренными ушами. – Я тогда помогал в бане тетенькам, и они мне денежку дали хорошую, и я на рынок за персиками пошел. А торговцы спросили, сколько у меня денег, я показал, а они и говорят: тут мало, но мы дадим два килограмма, сделаем скидку, потому что жалко тебя. И все деньги забрали. Я тетенек в бане угостил, похвастался, что мне повезло, дяденьки добрые попались. А они давай кричать и плакать, что они ироды и убогого человека обманули. И сказали, что на эти деньги можно было ящик персиков купить. Я пошел деньги возвращать, а они Полицию нравов позвали и сказали, что я дурак и кричу тут, выдумываю про обман, а они меня в первый раз видят. И Полиция ругалась сильно, что я нормальных людей гадкими словами обзываю. И обещала сдать в больницу к этим, ну которые психи. Кому, Великим рассказать? Что вы, Илона Владимировна, они бы мне не поверили! Я же этот, как его… легафренд, во!»

«Я спортом каждый день занимаюсь, – хвастался высокий и худой, как щепка, Мишаня. – Хочу сильным стать, буду маму Олю защищать. Она мне не мама, а просто как мама, потому что добрая. Она ругалась на Репьева из соседней комнаты, он же пьяница и шумел по ночам. А он к ней пришел и сказал, что, если она еще раз директору пожалуется, он ее придушит. Мама Оля же не может защититься, у нее ручки и ножки плохо двигаются. Я ему сказал, что так себя вести стыдно и нельзя мальчикам обижать девочек, даже если девочки совсем уже бабушки. А он мне по лбу дал, да так больно! И сказал, что дуракам в дела нормальных людей лезть нечего. Я потом плакал сильно, хотя, говорят, что мужчины не плачут, только мальчишки глупые. А я же взрослый уже, мне двадцать четыре в этом году исполнится. А теперь вот мускулы качаю каждый день. Потому что он точно еще придет маму Олю обижать, он же плохой. И я ему тоже в лоб дам, потому что буду сильный».

«Что вы, Илона Владимировна, тут вообще нормально! – убеждала кучерявая Ниночка. – Тут только ругаются, и то не всегда. А в старом интернате нас няньки били, когда мы писались в постель. Говорили, что мы уже взрослые и надо терпеть до утра. А кто писался – били мокрыми простынями, чтобы следов не оставалось. А тут вообще никто нас не бил, тут все добрые».

От этих историй Илона каждый вечер пила успокоительный бурьян, иначе спокойно спать было невозможно. Но не помогало. Она знала, что поможет – подойти и дать в морду тем, кто обижает «детей» – так называли ее подопечных некоторые сердобольные сотрудники. Но такое поведение в приличном обществе было невозможным, ни в старое время, ни в новое. Оставалось стиснуть зубы и терпеть. Параллельно объясняя ребятам, что не в них проблема, а в людях, которые их обижают. И постоянно напоминать, что не надо слушать чужие бранные слова и, тем более, принимать их на свой счет.

«Кто обзывается, тот сам так называется!» – повторяли ее парни и девчата вместо молитвенных мантр Вселенной каждое утро перед занятиями. Хорошо, камер и систем слежения в кабинете не стояло. Видимо, Великие считали, что следить за людьми с умственной отсталостью нет резона. Заговор против новой власти не устроят, даже критиковать грамотно не смогут. А если и смогут – кто к ним прислушается, к неразумным?

– Вот! – Кузьминична тем временем доковыляла до крайнего блока на две комнаты, в одной из которых жила, но вместо этого свернула в ванную. – Смотри, что они натворили!

И ткнула корявым пальцем на пустую бельевую веревку.

– Эммммм… Веревку натянули? – пыталась пошутить Илона.

– Трусы, Илона! – у бабки снова задрожала нижняя губа. – Трусы у меня украли, три штуки! Я их прополоскала утром, повесила сушиться и пошла на завтрак. Возвращаюсь – нетуууууу! Это дураки твои с утра полы мыли и подгадили за то, что я их уму-разуму учила, бестолковых. Вот так вот вместо «спасибо», даааааааа!

И бабка громко всхлипнула крючковатым носом.

От возмущения и стыда кровь хлынула к щекам Илоны. Первым ее желанием было развернуться и уйти. Старики в своих причудах порой могли переплюнуть даже молодежь с диагнозом. Но нельзя, ведь Служение подразумевает помощь в любой ситуации, если человеку плохо и больно. И не осуждать его нужно, а поддержать, это первый пункт договора, который заключался со всеми пришедшими работать в Дом призрения.