Дверь обратно - Марина Трубецкая Страница 22

Утром колеса так и не появились. Табун прощался с коневрусами, которым выпал жребий ехать. Это были десять крепких молодых особей, среди них и наш знакомец — Быстробег. И вот в назначенный час мужики схватили клетки на руки и потащили их к воротам.

— Земляные олени, земляные олени, — закричали дети, галопируя перед взрослыми.

Ну точно! На оленях потащимся. Как в советской песне, которую исполнял Кола Вельды: «Паровоз — хорошо, пароход — хорошо, самолет — ничего, а олени лучше!»

Ворота распахнулись. Народ поскакал наружу, а я осталась стоять с открытым ртом. Открывание этих ворот всегда приводит к сюрпризу! Нет, ну ладно я, человек не самого далекого ума. Но вот вам, например, что пришло бы в голову при словосочетании «земляной олень»? Это были МАМОНТЫ!!! Нормальные такие зверушки, ростом этак метра в четыре, шерсть бурая, длинная, бивни метра три. Едрит, тут же стало ясно, из каких костей местные здесь народный промысел организовали. Бусики, то-се. Также стало предельно ясно, кто до меня щеголял в этой самой шубке, сшитой Светлоглазой. МАМОНТ!

Вот вроде чему можно удивляться после говорящих сумок, двуглавых орлов, буканаев и кентавров? А ведь прошибло. Вот клянусь, стоял бы там Змей Горыныч, меньше бы удивилась. Кстати, и никто на мамонтов охотиться не собирался! Помните, на уроках истории внушали? Якобы на месте стоянок древних людей найдены кости… бла-бла-бла. Ежели кто-нибудь из потомков разроет наши города и найдет черепа кошек и собак, то из этого будет следовать, что мы на них охотились? Нет, есть, конечно, отмороженные личности… Как наши господа ученые по костям определили, что это охотничий трофей, а не прирученное животное? Непонятно…

Короче, коневрусы споро закинули клети с барахлишком мамонтам на спины, с помощью хитромудрых приспособлений закрепили их и стали одного за другим отводить мамонтов по тропинке от становища. Мы с Саввой Юльевичем покорно поволоклись следом. Вскорости все вышли из редколесья на огромный луг. И вот здесь почти все открытое пространство было занято мамонтами. Целое стадо! Маленьких мамонтят не было — только взрослые экземпляры. Я и по сравнению с коневрусами ощущала себя жалким пигмеем, а уж среди мамонтов… Yeбsterday! Да меня даже топтать не надо, так — слегка хоботом зацепить, и закончились путевые заметки Стефании Мясоедовой. От греха подальше я решила идти замыкающей этой торжественной процессии. Хоть и говорят: «Тише едешь — совсем не русский», — ну и йух с ним! Не для того, знаете ли, я перлась черт знает куда, чтобы скончаться под многотонным «земляным оленем». Савва Юльевич отчего-то тоже геройствовать не пытался, а стал как-то так жаться ко мне, жаться, так что пришлось мне взять его в руку. И только этак мы с ним к хвосту борейской делегации двинулись, как нагнал нас Быстробег.

— Насилу вас отыскал, — радостно улыбается еще, невидаль парнокопытная! — Пойдем скорее к твоему шатру. — И поскакал впереди.

Ну к шатру так к шатру. Не задумываясь, что это означает, я пошла за ним. А тут ведь думай не думай. При разговорах о земляных оленях мне тоже представлялись маленькие кротоподобные олешки, а тут вон что оказалось. Так что под словом «шатер» может скрываться что угодно… Быстробег тем временем прискакал к не самому маленькому мамонту этого стада. На спине у него была почти такая же клеть, как все остальные, только накрытая свисающими шкурами. Знаете, как в Индии раджи[13] ездят, только побольше. Ну мамонт и сам-то побольше слона будет. Посмотрев на эту высоту, на зверя, на спине которого это все громоздилось, я честно сказала:

— Не полезу я туда, хоть режьте.

— Ну, Стеша, не дури. Ну ты сама подумай, здесь у всех, кроме тебя, четыре ноги. И пойдем мы быстро, — принялся за увещевания кентавр, — тебе за нами не угнаться. Там хорошо, удобно.

Ленивый саквояж поддержал слова коневруса подмигиванием. Похоже, не хотелось ширпотребу порхать в хвосте экспедиции.

— Не полезу, — не сдавалась я.

— А если отстанете?

— Не полезу, и точка.

Махнув на меня досадливо хвостом, коневрус подошел к мамонту и зашептал ему что-то на ухо. Мамонт посмотрел на меня, и только я повернулась уйти, как взмыла в воздух. Коварное животное схватило меня хоботом поперек туловища, протащило в опасной близости от острых бивней и закинуло в коробушку на спине. Вот так вот! Душа, сердце, печень и другие составляющие моего внутреннего мира еще стояли на земле, а я уже сидела на спине мохнатой горы. Знающие люди уверяют, что во время смерти душа отделяется от тела. Как же назвать момент, когда тело от души дало деру?

Когда все необходимые компоненты моей сущности вновь обрели друг друга внутри тела, я огляделась. Клетка оказалась закрыта костяными перемычками только с боков и сзади, передняя же стенка была простым сквозным отверстием. Через него-то меня сюда и впихнули. Я осторожно откинула полог с одного бока и глянула вниз. Ну хоть не мне одной плохо! Внизу, надсадно вереща, кружил саквояж. Вверх подняться он не мог, чай не гордая птица — воробей. Савва Юльич, как курица, — летать мог только низко и на небольшие дистанции. Но вот хобот нащупал и его. Теперь нас стало наверху двое. Следом полетел тюк с моей зимней одежкой.

И тут же вся процессия двинулась в путь, растянувшись в длинную цепь. Спереди, сзади и по бокам скакали коневрусы, перебрасываясь какими-то гортанными фразами. Вздохнув, я решила осмотреть нашу кибитку. На полу лежали набитые чем-то типа соломы меховые тюфяки, валялся бурдюк с водой и кое-какая снедь в кожаном мешке. Ну да откуда ж коневрусам знать, что и пищей, и едой я, благодаря Савве Юльевичу, обеспеченна с лихвой! Наверху и по бокам клетка была надежно укрыта мамонтиными шкурами, так что дождь и ветер мне не страшны.

Но, поскольку сейчас ни первого, ни второго не наблюдалось, я откинула теплые шторки, закрепив их вокруг перемычек. Мама дороХая! Как же все-таки высоко! Мамонты, на удивление, шагали очень быстро. И тут уж Быстробег прав — мне было бы не угнаться, разве что всю дорогу бежать. Спина моего скакуна плавно переваливалась в такт шагам. Я тут же вспомнила о наличии в мире морской болезни, но тьфу-тьфу, пока чувствовала себя вполне сносно. Саквояж, похоже, тоже отошел от шока, потому что, подпустив в глаз печали, выводил песню про Стеньку Разина. Видимо, ассоциация с волнами возникла не только у меня.

По бокам тянулись все те же среднерусские пейзажи, успевшие порядком набить оскомину в мое пешее путешествие. Так-то, если разобраться, ехать в этом шалаше было не в пример приятнее, чем идти. Ноги не гудят, хочешь — сидишь, хочешь — лежишь. Опять же поесть и попить можно, не дожидаясь привала. Сидишь, по сторонам посматриваешь. Сказка!

Но сказкой наслаждалась я недолго. Меня стала заедать скука! Вот могла бы я спать, ей-богу, так бы и дрыхла весь день. Саквояж был не настроен болтать. Он с упоением выводил: «Степь да степь кругом». Потерпев какое-то время, я поинтересовалась, не доводилось ли саквояжу ранее переносить какую-нибудь художественную литературу. Важно кивнув, он снабдил меня книгой с зубодробительным названием «Любовь Психеи и Купидона». Экземпляр был дореволюционный и поэтому писан со всякими ятями и ижицами. Но все ж лучше, чем ничего.