Четыре жезла Паолы - Алла Гореликова Страница 24

Паола не ответила, но горец и не ждал ответа. Зашел рыцарю за спину — так он не видел лица Гидеона, зато прекрасно видел Паолу, и она подумала: для меня, сволочь, старается. На девичье мягкосердечие надеется. Как будто, если сердце мягкое, так сразу дура дурой. Если правда убьет их точно, а пытки — может, да, а может, нет, о чем тут думать? Только держаться.

Она вскрикнула, когда Гидеон первый раз дернулся под ножом. Торопливо зажала рот ладонью. Гном оскалился, встретившись с ней взглядом. В колючих глазах плескалась ненависть, и почему-то Паола поняла — не они тому виной. Горцу не нравится работать палачом. Но именно поэтому им не стоит ждать пощады. Он будет очень стараться, хотя бы ради того, чтоб побыстрей развязаться с неприятным делом.

Вот только почему? Чем ему так не угодили люди? Или император? Или это просто подозрительность, дошедшая до крайности? Или — самое худшее — союзу и правда пришел конец?

Она смотрела. Сначала — зажав рот ладонью, а затем — вцепившись в нее зубами, надеясь, что вкус собственной крови помешает сползти в обморок. Ей было… нет, не страшно — жутко. А Гидеон молчал.

Только раз его губы шевельнулись. Не для горца — для нее. «Верь», — прочитала Паола. Потом он закаменел, стиснув зубы, лишь плечи вздрагивали каждый раз, когда опускался нож. Черные волосы прилипли ко лбу, по щекам, теряясь в щетине, скатывались струйки пота. Рыцарь не глядел на Паолу. А Паола глотала слезы пополам с кровью и молила Всевышнего о спасении.

Первым не выдержал горец. Выругался, помянув трехэтажно всех своих богов, шагнул к Паоле:

— Тебе не надоело? Нежная дева, да тебе впору кровь пить! У тебя сердце или лед?

Я и пью, подумала Паола. Вон, полный рот. Почему-то захотелось смеяться. Зашумело в ушах. Осторожно, очень медленно Паола нашла плечами стену, прислонилась затылком к холодным камням. Опустила руку — подбородок стал неприятно мокрым. Слезы все текли и текли, в глазах плыло, не хватало воздуха и тупо, надсадно ныло в груди.

— Ты проиграл, — сипло выдохнул Гидеон. — Ничего ты не добьешься.

— Вижу, — согласился гном. — Только все равно я вам не верю.

— Верить или нет — не твоего ума дело. Если каждый солдат начнет решать за командиров… Дай ей воды!

Паола качнула головой. И так пальцы заледенели… холодно здесь, еще и воды холодной, не надо… Господи, как же больно дышать!

С грохотом упала табуретка: вскочил Гидеон.

— Ей плохо! Дай ей эликсира, ты!.. Быстро!

Стекло звякнуло о зубы. Сильные пальцы разжали челюсть:

— Пей! Пей, дева нежная, адовы псы тебе в селезенку! Глотай!

— Если с ней случится что… век не отмоетесь, с-союзнички!

Рот ожгло холодом, льдистый ком с трудом пропихнулся в горло, а в груди росло тем временем жаркое, огненное, подумалось вдруг: что будет, когда оно столкнется? Но вот столкнулось, и — попустило. Лед и огонь, встретившись, не взорвались кипятком и паром, а сплавились в ровное, как от печки, тепло. Паола наконец-то вздохнула полной грудью — и соскользнула в глубокий, похожий на беспамятство сон.

«…Ой, баю-баю, тебе песенку пою, ой, скорей усни, в темну ночку не смотри…»

Паола пошарила рукой, отыскивая одеяло, не нашла. Подумала сквозь сон: упало, надо поднять. Но сон не отпускал, и она лишь съежилась, свернулась в комочек, обхватив себя руками и спрятав ладони под мышки. Улыбнулась, не просыпаясь: спой еще, мама…

«…Ой да темна ночь, зелена в ночи трава, спи, малыш, усни, в темну ночку не ходи…»

Обычно ей приходилось засыпать самой, и никаких колыбельных. Но иногда мама приходила домой рано…

«…Ночью ходит орк, а у орка сто дорог, в перепутье встань, орк малышку не достань…»

Как хорошо, когда теплая ладонь гладит волосы, легонько проводит по плечу. Только, мама, ну укрой же, холодно…

«…Ой, шуршит трава, не слышны в траве шаги…»

Тяжелые, очень даже слышные шаги протопотали совсем рядом. Два смутно знакомых голоса обменялись несколькими словами и умолкли, но мамину колыбельную они спугнули, и Паола заплакала во сне. Она была всего лишь маленькой девочкой, безотцовщиной, случайным ребенком, и кто-то чужой ходил рядом, и ей было страшно, холодно и одиноко.

— Паола? Паола, тебе больно? Проснись, — кто-то тряс ее за плечо, тормошил, — проснись.

Гидеон!

Стоило узнать голос, и сон исчез в мгновение ока, одним резким тычком выпихнув Паолу в невеселую явь. Заколотилось сердце, Паола подскочила, испуганно вскрикнув, вцепилась в руки Гидеона — тот придерживал ее за плечи. Руки рыцаря были теплыми, лицо — встревоженным.

— Ты жив! — Паола судорожно всхлипнула. — Господи, я уж думала… ты жив, хвала Всевышнему!

Лицо рыцаря расплылось, девушка мотнула головой, смаргивая слезы.

— Успокойся. — Гидеон осторожно притянул ее к себе, обнял бережно и нетребовательно, как обнимают испуганного ребенка. — Жив я, конечно, жив. Куда я денусь, милая моя, глупая…

— Я боюсь, — шептала сквозь слезы Паола, — мы умрем, они убьют нас, Гидеон, я не хочу… почему?! Почему все так? Мне страшно.

Гидеон вздрогнул и напрягся, и его объятие вмиг стало жестким и неуютным.

— Не бойся. Все будет так, как угодно Всевышнему, не надо сомневаться в Нем. Страх, Паола, делает нас слабыми, а мы должны оставаться сильными. Понимаешь, Паола, должны. Не смей бояться. Что бы ни случилось, не смей бояться. Я тебе запрещаю, слышишь?

Высвободившись из рук рыцаря, девушка глубоко вздохнула. Вытерла слезы.

— Слышу. Ой, — спохватилась, — тебя же полечить надо!

— Горцы подлечили. Не настолько, чтоб хоть сейчас в дорогу, — Гидеон снова оглянулся на окно, и Паола поежилась, вспомнив ледяную удавку метели, — но жить буду. Мое здоровье сейчас их забота, — рыцарь зло ухмыльнулся. — А ты силы береги, пригодятся.

Только теперь она заметила: рыцарь был полностью одет, и по его виду никто не сказал бы, что совсем недавно этого человека пытали. Разве что бледный чересчур и черные круги под глазами. Да щетина, которую еще немного и впору будет бородой называть.

— Ты должна быть храброй. Ты должна верить.

— Знаю. — Помолчала, вздохнула еще раз. — Я постараюсь.

— Вот и хорошо. — Гидеон бережно провел ладонью по ее волосам, улыбнулся: — Тебе надо бы привести себя в порядок, но, наверное, лучше не вставай пока. Тебе плохо было, а потом ты плакала во сне.

Пытаясь справиться с охватившей ее мучительной неловкостью, девушка огляделась. Они находились в той самой комнате, где… нет, как можно тверже сказала себе Паола, я не буду вспоминать. А то снова растекусь соплями, позорище, а еще жезлоносица. Сейчас им ничего не грозит, они одни… как видно, добрые гномы дают пленникам в себя прийти. Паола нервно хихикнула, прикусила губу. Повторила не столько Гидеону, сколько себе самой: