Охранитель - Андрей Мартьянов Страница 24

— Весьма приятно, что вы столь хорошо помните события триста седьмого года, — преспокойно ответил доминиканец, не пытаясь скрывать легкого сарказма. — Значит, Святейшая инквизиция сумела оставить в памяти не только дормезы с перинами, но и другие, более достойные и глубокие впечатления. Напомню: я приехал в Бребьер не по собственной прихоти, сударь.

— Конечно, ваше преподобие, — осклабился комтур, будто щерящийся пес подняв верхнюю губу и показав удивительно здоровые для его возраста зубы. — Ведь не сообщи приходской кюре в капитул о происшедшем, это следовало бы расценивать как недоносительство?

— В том числе. Или вы рассчитывали управиться сами?

— С чем «управиться»? — Сигфруа де Лангр поубавил резкости в голосе. — Мессир де Го, я рукоположен и вправе совершать таинства, но уступаю обязанность выступить против сил сатанинских тому, кто знает о них больше меня.

— Де Го? — вздернул брови брат Михаил. — Не помню, чтобы нас представляли друг другу.

— Зато я имел честь видеться с вашим дядюшкой. Тридцать четыре года назад.

«Папа Климент V лично допрашивал в Авиньоне часть обвиняемых по делу Тампля, — сообразил внимательно слушавший Рауль. — А у госпитальеров сеть осведомителей мало уступает инквизиционной: комтур запросто мог узнать происхождение главы внезапно объявившегося в графстве Артуа Трибунала!».

— Надо же, какое совпадение, — невозмутимо ответил преподобный. — Вас оправдал сам Папа, следовательно я вовсе не имею каких либо претензий к одному из благочестивейших рыцарей ордена Иоанна Крестителя... Если вам, сударь, не надоели пикировки и желание припомнить старые обиды — можем продолжать сколько будет угодно. Однако у меня есть предложение перейти к главному. Судя по недавним словам, вы знаете, для чего и зачем Святой престол отправил меня в Аррас.

— Осведомлен, — согласился госпитальер. — Вы не мясник и не крючкотвор наподобие многих из вашей братии. Занимаетесь делом.

— Выполняю свой христианский долг, не более. Послушайте, Лангр, не будет ли вам угодно пригласить нас всех в теплое помещение, предложить крепкого Cahors, которым так славны погреба иоаннитов и не рассказать подробно о случившемся прошедшей ночью? Поверьте, так мы гораздо быстрее сможем объяснить феномен и понять, как этому противодействовать.

* * *

Присловье о том, что со своим уставом в чужой монастырь лезть не следует, пошедшее еще со времен святых Франциска и Доминика, создавших нищенствующие ордена резко отличающиеся от хозяйственных и богатых бенедиктинцев, действовало и в комтурии госпитальеров.

Сигфруа де Лангр настоял на приватном разговоре с Михаилом Овернским — один на один, никаких свидетелей. Братьев-мирян во главе с Жаком отправили в трапезную для рыцарей, отдыхать и отведать постное. Преподобный намекнул было, что мэтр Ознар из Парижа должен бы поучаствовать в беседе, но встретил жесткий отпор: чем меньше ушей, тем лучше. Я настаиваю.

Рауль покушал селедки, гречи и безвкусной вареной репы, сопроводив немудрящее угощение рыцарей-монахов дурным вином с окрестных виноградников, а затем отправился гулять по замку. Ему было скучно. Больше того — строгие госпитальеры выставили наладившихся было сыграть в кости братьев ди Джессо и остальных на двор: тут вам, мессиры, монастырь. Не искушайте братию греховными развлечениями.

Мессиры смиренно вышли на свежий воздух, нашли пустую бочку, использовав ее в качестве игрального стола и деловито расселись вокруг на лавках. Первая ставка — пять серебряных денье.

За Раулем никто не присматривал — братия и сержанты занимались своими делами, коих было в достатке: уход за больными в лечебнице, распределение обязанностей между монастырскими крестьянами (на орденских землях окрест находилось пять деревень) и, конечно, продолжался литургический богослужебный круг, как и во всех обителях от Византии до Португалии — колокол часовни отзвонил нону.

Госпитальеры не только монахи и лекари, орден был создан прежде всего для вооруженной защиты пилигримов, направлявшихся в Иерусалим. В Бребьере находился вполне солидный арсенал, отчасти доставшийся от прежних владельцев замка: на некоторых клинках выгравированы знаки храмовников. Коллекция недурна: есть даже сарацинские островерхие шлемы с масками, явно привезенные как трофеи из Святой земли.

А здесь у них что, разрешите поинтересоваться? Низкая полуоткрытая дверца из потемневших от влаги и времени досок, за ней спуск вниз, к фундаменту замка. На удивление светло — солнечные лучики проскальзывают через пробитые в камне щели-бойницы шириной всего в три пальца. Пахнет сыростью и подгнившим деревом.

Взглянем.

Бребьер очень невелик, заброшенные помещения тут выглядят странно — любому закутку есть применение. Отчего вдруг иоанниты забыли про обширный полуподвал? Или у рыцарей были свои соображения?

Ого, да это же бывшая часовенка! Прямо впереди полукруглая апсида, смотрящая на восток. Алтарное возвышение со сложенным из камня престолом, на горнем месте — покосившееся старинное кресло. Распятия над алтарем нет, лишь вбитый крюк, некогда удерживавший крест, икону или статую.

Куда интереснее роспись по стенам — местами штукатурка отсырела и облезла, но отдельные картины различимы: вот чудо евангелиста Иоанна, коего язычники бросили в котел с кипящим маслом. Снова Иоанн — теперь на Патмосе, внимает ангелу. Это, конечно же, Мария Магдалина в красном платье и почему-то с ребенком, поднятым на руки. Сверху над чадом литеры «JD».

Вот оно что. Понятно-понятно — «JD», «Иосиф Сладчайший». Ересь, за которую брат Михаил без малейшего сострадания отправит на костер, да еще и подпалит его собственными руками.

Изображенный неизвестным художником дитятя — плод Sacra follia amores, «любви священнобезумной» в представлении катаров-альбигойцев. Ребенок, якобы рожденный Магдалиной через непорочное зачатие от...

От...

От кого именно — не то, что вслух говорить, даже думать не рекомендуется.

Интересные молельни были у здешних храмовников, ничего не скажешь. Понятно отчего часовенка пуста и заброшена: место недоброе, оскверненное.

Рауль насторожился. Внезапно со стороны алтаря волнами нахлынули эманации магии, присутствие человека будто бы разбудило дремавшую силу. Чары не самые могучие, скажем прямо — слабенькие, скрытые, но для «второго зрения» различим жемчужный цвет с муаровой рябью. Волшебство, некогда сотворенное человеком.

Носком сапога мэтр разворошил скопившиеся за долгие годы мусор и пыль. Присел на корточки. Всмотрелся.

Занятно.

На камнях валялся грубо отлитый из сплава олова с серебром крестик-распятие, размером с полторы фаланги пальца. Плечи креста выгнуты, на обратной стороне два сохранившихся крепления, еще два сломаны. Знакомая вещица, такие крепятся к рукояти меча, даруя ему волшебную силу. Из сотни подобных оберегов девяносто девять — подделки, не имеющие никакой ценности, а этот, удивительное дело, настоящий.