Сердце зимы - Роберт Джордан Страница 25

– Здесь не место для разговоров, – мягким тоном сказала Карелле, обращаясь к Айз Седай, и убрала под шаль выбившуюся ярко-рыжую прядку. Ростом не уступавшая многим мужчинам, она всегда была мягкой. Для Хранительницы Мудрости, разумеется. Это означало, что она сначала предупредит, а уж потом откусит тебе нос. – Идите к лошадям.

И, коротко присев в реверансе, обе невысокие женщины поспешно забрались в седла, словно бы и не были Айз Седай. Для Хранительниц Мудрости они таковыми и не были. Перрин подумал, что никогда не привыкнет к этому. Даже если, как кажется, для Масури и Сеонид подобное в порядке вещей.

Вздохнув, Перрин запрыгнул в седло Трудяги; Хранительницы Мудрости уже последовали примеру своих учениц Айз Седай. Застоявшийся жеребец заплясал, но Перрин приструнил его, сжав бока коленями и крепко взявшись за поводья. Айилки сидели в седлах по-прежнему неумело, хотя уже несколько недель ехали верхом; их тяжелые юбки задрались выше колен, открыв простые шерстяные чулки. Они были совершенно согласны с мнением Айз Седай в отношении Масимы, и таково же было решение Хранительниц Мудрости в лагере. Неплохое затевается варево – попробуй тут донеси его до Кайриэна, того гляди, ошпаришься.

Грейди и Айрам уже сидели верхом, и Перрин не сумел различить их запахи среди прочих. Да и не было в том особой нужды. Он всегда считал, что с виду Грейди, несмотря на черный мундир с серебряным мечом на вороте, походит на фермера, но только не сейчас. Неподвижно, как статуя, застыв в седле, коренастый Аша’ман мрачно взирал на охранников с видом человека, выбирающего место для первого надреза. А потом – для второго, третьего и сколько еще будет нужно. Айрам перебирал поводья, ядовито-зеленый плащ Лудильщика трепал ветер, над плечом торчала рукоять меча – на его лице было написано такое возбуждение, что у Перрина упало сердце. В Масиме Айрам увидел человека, отдавшего жизнь, сердце и душу Возрожденному Дракону. По мнению Айрама, Дракон Возрожденный стоял совсем рядом с Перрином и Фэйли.

Ты не сделал пареньку никакой милости, говорил Илайас Перрину. Из-за тебя он утратил то, во что верил, и теперь ему приходится верить лишь в тебя и в этот меч. Этого слишком мало для любого человека. Илайас знал Айрама, когда тот еще был Лудильщиком, еще до того, как Айрам взял в руку меч.

Варево, которое для кого-то станет ядом.

Охранники смотрели на Перрина с любопытством, и расступились они, лишь повинуясь чьему-то окрику из окна дома. И расступились совсем немного – только-только всадникам проехать цепочкой. Непросто добраться до Пророка без его разрешения. Покинуть его без разрешения – невозможно.

Оказавшись подальше от Масимы и его охранников, Перрин пустил коня быстрым шагом, насколько позволяли запруженные людьми улицы. Не так давно Абила была крупным, процветающим городом, с каменными рынками, четырехэтажными, крытыми шифером зданиями. Меньше городок не стал, но груды булыжников и бревен отмечали места разрушенных домов и гостиниц. В Абиле не осталось ни одной гостиницы, ни одного дома, где замешкались бы с провозглашением славы лорду Дракону Возрожденному. Масима не миндальничал с теми, кто вызывал у него хотя бы малейшее недовольство.

В толпе попадалось немного тех, кто, судя по обличью, жил в городке: серый народец в столь же серой одежке; они в большинстве своем испуганно жались по сторонам улиц. Детей видно не было. Как, впрочем, и собак – по всей вероятности, голод тут если и не хозяйничал, то обосновался прочно. И едва не на каждом углу встречались группки вооруженных мужчин, с решительным видом шлепавших по грязи, по щиколотку утопая в том, что вчера вечером было снегом. Где по двадцать, где по пятнадцать человек, они отталкивали с дороги замешкавшихся, даже воловьи упряжки их объезжали. На одной улице не меньше сотни. А во всем городке – наверняка тысячи. Пусть воинство Масимы сброд, но сброд многочисленный. Благодарение Свету, что Масима согласился взять с собой только сотню. Целый час споров потребовался на то, что убедить его в этом. В конце концов сыграло свою роль то, что Масима, хоть и наотрез отказался Перемещаться, но до Ранда желал добраться поскорее. Лошадей у его последователей было маловато, а пешие очень замедлили бы передвижение. Лишь бы к ночи он прибыл в лагерь Перрина.

Всадников Перрин не приметил, верхом были только он и его спутники, и его отряд притягивал к себе взгляды вооруженных людей – каменно-твердые взгляды, лихорадочно блестевшие взгляды. Хорошо одетый люд частенько приезжал к Пророку, благородные господа и купцы, в надежде покориться тому, кто окажет больше милости и меньше накажет, но они обычно покидали Пророка пешими. Тем не менее препятствий всадникам не чинили, не считая того, что приходилось объезжать сборища масимовских приспешников. Если им оставили лошадей, то, должно быть, по указке Масимы. Впрочем, Перрину не было нужды предупреждать спутников держаться вместе. В самой атмосфере Абилы натянутой до звона струной висело некое ожидание, и никому, у кого есть голова на плечах, не хотелось оказаться поблизости, когда эта струна лопнет.

Перрин испытал облегчение, когда из проулка возле низкого деревянного мостика, ведущего из города, на своем большеносом мерине выехал Балвер. Не меньшее облегчение Перрин почувствовал и когда отряд пересек мостик и миновал последних стражников. Этот узколицый низкорослый человечек с узловатыми суставами, в простой коричневой одежде, которая болталась на нем, вполне мог и сам о себе позаботиться, но Фэйли намерена вести дом не хуже любой благородной леди и, несомненно, будет недовольна, если что-то случится с ее секретарем. Который, кстати, является также секретарем и Перрина. Тот не мог определить, какие испытывает чувства оттого, что у него появился секретарь, однако Балвер помимо умения красиво писать, обладал и иными способностями. Что он и продемонстрировал, когда отряд удалился от городка на приличное расстояние и выехал к низким, поросшим лесом холмам. Деревья стояли по большей части голые и замерзшие, но кое-где из-под белизны проглядывали ядовито-зеленые вкрапления уцелевшей листвы или хвои. На дороге больше никого не было, но продвижение отряда замедлял намерзший в колеях снег.

– Простите, милорд Перрин, – пробормотал Балвер, склоняясь в седле и глядя мимо Илайаса, – но в городке мне довелось кое-что услышать. Возможно, для вас это небезынтересно, – он осторожно покашлял в кулак, потом торопливо подхватил полу плаща и запахнулся поплотнее.

Илайас и Айрам, не дожидаясь жеста Перрина, придержали лошадей и отстали, присоединившись к остальным. Все уже привыкли к тому, что маленький сухой человечек предпочитает беседовать с ним наедине. Перрин и догадываться не собирался, для чего Балвер прикидывается, будто никому больше не известно, что в каждом городке и деревне, которые проезжает отряд, он собирает местные слухи и узнает о новостях. Знает ведь – все, что он сумел вынюхать, Перрин обсуждает с Фэйли и с Илайасом. Так или иначе, а раздобывать сведения Балвер умел.

Поравнявшись с Перрином, Балвер склонил голову набок, разглядывая его.

– У меня две новости, милорд. Одна, по-моему, важная, а другая – срочная.

Срочная или нет, но голос Балвера звучал сухо-сухо, точно шорох палой листвы.