Тайное оружие Берии. «Собачий спецназ» НКВД - Юрий Любушкин Страница 25

О выполнении доложить немедленно.

О ходе выполнения спецотрядами НКВД СССР (собаки–минёры) поставленной перед ними боевой задачи докладывать в ГКО СССР не реже двух раз в сутки.

Отправка на фронт осуществляется не только из Специального учебного центра НКВД, в/ч №______Московского округа внутренних войск, а также из аналогичных Спец. учебных центров Уральского и Сибирского округов внутренних войск НКВД СССР.

Отправление из этих учебных центров осуществить в течение суток с момента получения Приказа, с соблюдением особого режима секретности, литерными эшелонами. (Ответственные за отправление литерных эшелонов на фронт, к месту общего сбора Нарком НКПС тов. Л. М. Каганович и командующие соответствующих округов внутренних войск.)

По прибытии таких отрядов к месту сбора доложить немедленно мне лично.

О продвижении эшелонов со спец. отрядами (собаки–минёры) по пути следования докладывать мне лично дважды в сутки.

Председатель ГКО СССР

И. Сталин.

Москва, Кремль,

«____» октября 1941 г.

Глядя на своего начальника, Никита диву давался: «Смотри‑ка, ничегошеньки его не берет. Надо же… Ни бессонные ночи, ни рано начавшиеся холода. Все как с гуся вода».

И впрямь, командиру спецотряда казалось все нипочём: бесконечные обстрелы, свист пуль и вой осколков, выворачивающий все внутри леденящий вой мин, смрадная гарь пожарищ и бомбёжки, бомбёжки, бомбёжки, – конца и края им нет, ад.

А изнуряющие всех и вся переброски с одного места на другое? Здесь уже точно – игра со смертью в кошки–мышки. Мастерство водителей полуторок да везение пока выручали. Но это так, до поры до времени… Повезёт не повезёт.

Казалось, что могучая фигура майора застыла, как скала, в каком‑то немом отчаянном порыве всем бедам вопреки в эти горькие месяцы немыслимых катастроф и мрачных неудач. Он только ещё больше почернел от усталости, и глаза, как, впрочем, у всех них, были воспалены до запредельной, болезненной красноты. Но весь его вид и прямо сидящая на мощной шее борца крупная голова, словно впопыхах сработанная создателем в грубоват ой, без изыска форме, выражали непоколебимую уверенность и силу. С таким командиром точно не пропадёшь. С таким без оглядки, хоть в огонь, хоть в воду. А испытание медными трубами – это так, семечки. Но все же… Но все же он был человек, не более того, хоть и с железной, несгибаемой волей. …Лишь зубовный скрежет да желваки, ходившие на скулах от намертво сжатых челюстей, выдавали его нечеловеческую боль и душевное страдание, когда их небольшой отряд, умещавшийся на трёх полуторках, нёс очередные невосполнимые потери.

Гибли люди, и гибли их верные четвероногие. Они гибли молча, не скуля, не трясясь от страха. И шли по первой команде на верную гибель, ни в чем не виня своих обожаемых благодетелей. Такая их нелёгкая собачья – а теперь уж и солдатская – доля. Горькая, безымянная доля–долюшка… Иной пёс только лизнёт своего проводника в щеку – и был таков. Вперёд, вперёд к своей обозначенной цели, к огненному рубежу, от которого возврата нет. Оглянется на долю мгновения, не замедляя свой спорый бег с адским грузом. Не поминай лихом, хозяин! Не грусти… Может, ещё и свидимся там… на небесах. – И потонет его заливистый лай в сплошном обвальном грохоте взрывов. Вот такая короткая солдатская жизнь. И кто вспомнит его славное собачье имя, если хозяин уже убит в том бою, а других, кто помнит его, смотришь, через день или два – самих уже поминай как звали.

Что ж, известное дело – судьба фронтовая, зачастую безымянная. Здесь и горе, и радость, и удача всем поровну. И беда на всех одна. Но как известно, пришла беда – открывай ворота! И не ходит она в одиночку, это уж точно. Вернее не бывает…

При очередном выдвижении на позиции посекло осколками двух собак, которых передали Никите накануне. И дня ещё не прошло, как получил он пополнение. Тяжело ранен был их хозяин при бомбёжке, вот и перешли Байкал и Алтай к нему.

…Кровью истекают, а ползут вслед за уходящим отрядом. Обессилели совсем. Гладит их Никита по умным мордам, руки в крови перепачканы. Сердце разрывается – его недогляд, хозяин спас их при бомбёжке, укрывая своим телом, а он… Нет ему прощенья!

А глаза собаки слез полны и горя. Знают, какая их ждёт участь. Да что там говорить… Лучше не смотреть в эти глаза вовсе. Не может бросить их Никита. Не может, и все тут! Хоть режьте его. И помочь ничем не может. И как тут поможешь, когда и так все ясно – не жильцы больше на этом свете Байкал и Алтай.

— Лейтенант, ты что? Не задерживать движение! Пристрели их… – гневно зазвучал на ходу голос майора. – Поторопись!

Понимая, что не подымется рука у Никиты и не прозвучит короткая очередь ППШ, облегчая страдание собак, ринулся майор в их сторону, срывая с плеча автомат.

— А ну‑ка, в сторону! – и не мешкая, в упор, не целясь, по одной, по другой. Секундное дело. – Давай поживей, Большаков, бой предстоит нешуточный.

…Вот такая короткая собачья жизнь. Секунды между жизнью и смертью. Всего лишь. И не могилки и не прощального салюта над ней. А заслужили по праву своему солдатскому и то, и другое. Но, видно, не судьба им такие почести на их коротком собачьем роду.

…И замечал Никита во время этих отчаянных собачьих бросков к наступающим немецким танкам, что нет–нет да и подёрнет влажная пелена глаза майора. Крякнет он, негодуя и досадуя, и матюгнётся иной раз залихватски. Такого от него раньше днём с огнём не услышать. А тут… А в коротких перерывах между атаками мрачно смолит одну за одной неизменную «беломорину», не глядя ни на кого, тяжело вздыхая.

Несладко ему, горше остальных – он командир, он за все в ответе. И судьба отряда, и судьба каждого в отдельности в его командирской власти. На смерть других посылать тоже его право. Тяжела ноша сия. Не каждому по плечу. На войне она в десятки раз тяжелей. Потому и неподъёмной для иных бывает. А когда выбор стоит между жизнью и смертью – оплошать никак нельзя. Тут уж секунды решают, потому и на раздумья мгновения отпущены. Но про то ни в одном Боевом уставе не написано. Сам все решай, на то твоя командирская власть. И ты, как никто, за Родину в ответе.

В последний месяц боев они мотались, как заведённые, с одного участка фронта на другой, закрывая собой все бреши и прорехи на танкоопасных направлениях. А таковых с каждым днём становилось все больше и больше. Линия фронта неумолимо смещалась к столице. Все ближе и ближе… Беда!

А противотанковой артиллерии катастрофически не хватало. И они были стопроцентным шансом и мобильным резервом там, где, казалось, уже никто и ничто не сможет остановить стальные вражеские щупальца, хищно сминающие на своём пути к заветной цели хлипкую линию обороны. Рвутся, гады, к Москве, как оглашённые! Эх, сорокапяток бы сейчас сюда, да только где их взять?! Нет и не предвидится в ближайшее время. А пэтээры [12], чего греха таить, прозванные тут же пехотой «Прощай, Родина!», должного эффекта не имели, по сравнению с тем оружием, какое было в их спецотрядах.