Повилика - Катерина Крутова Страница 26

Она делает многозначительную паузу, видимо, ожидая от собеседника нетерпеливых вопросов. Но я молчу, едва сдерживая раздражение. Больше всего хочется побыстрее отделаться от Хелены — перспектива быть заживо съеденным кланом ведьм с каждой секундой этого странного разговора становится все более привлекательной. Так и не дождавшись от меня проявления интереса, мадам Дюпон продолжает:

—Так вот, не то, чтобы я жалуюсь, но это был совсем не тот сон, который я ожидала. Этакая мрачная готика, точно в рассказах Эдгара По. Бедный юноша умер, а девушку злая колдунья превратила…

Но я не дослушиваю, прерывая довольно невежливо:

—Возможно, все дело в принятых на ночь таблетках? Думаю, вам стоит обратиться к моей теще — мадам Либар готовит снадобья на все случаи жизни.

Хелена качает головой и явно хочет продолжить мысль, но я уже вырвался из ее оков и решительно направился в сторону дома. И когда уже открываю дверь, соседка тихо шепчет самой себе, но мой слух все равно ловит каждое слово:

—Хорошо, что вернулся. Без тебя она видит кошмары.

Не успеваю сделать и пару шагов в полутемном коридоре, как лестницу наверх разрезает яркий солнечный свет.

—Привет, пап!— Полина перевешивается через перила и машет рукой. Сердце сводит спазмом внезапного счастья — три дня вдали от дочери кажутся вечностью. Хочется распахнуть объятья, чтобы моя малышка как в детстве с разгона прыгнула на шею. К счастью, дочь понимает состояние отца без слов, быстро перепрыгивая через ступеньку, спускается по лестнице и виснет на мне цирковой мартышкой.

—Конференцию отменили?— спрашивает, недоверчиво разглядывая обветренное морским ветром лицо, и замечает отсутствие сумки.

Просто жму плечами в ответ, прижимаю покрепче худое нескладное тело и понимаю, как чертовски сильно соскучился.

—Мама дома?

—Уехали с ба по магазинам,— Полина отлипает. Отпускаю ее нехотя, признавая право подростка на личное пространство.

—А чемодан где?— берет верх любопытство.

—В аэропорту потеряли. Повезло, что там ничего ценного,— придумываю правдоподобное объяснение.

—Жуть. Пошли, покажу кое-что,— и дочь тащит меня обратно во двор. Повезло, мадам Дюпон ушла, и мы можем побыть наедине. Полина подходит к кусту черной бузины, вытягивает ладонь и кричит мне:

—Смотри внимательно, па!

Сначала я не вижу ничего необычного. Ветер треплет растянутое трикотажное платье, перекидывает через плечо собранные в хвост длинные волосы. Дочь щурится от яркого солнца и водит рукой по резной листве. Но потом… Раньше, чем зрение сигнал подает слух. Скрипят, трутся друг о друга ветки, шелестят молодые листья, тихо щелкают готовые распуститься бутоны — звуки собираются в единую композицию, и бузина обретает голос. Тихий, певучий, гипнотизирующий, подобный музыке для медитации. А затем я вижу — не Полина касается растения — дочь стоит неподвижно, а тонкие побеги ластятся к ней, приветственно касаются ладоней, норовят скользнуть по щеке и подобно котятам играют с прядями волос.

—Видишь?!— гордая собой обращается ко мне дочь.— Знакомься — мой личный ручной куст!

Но я не успеваю выразить ошеломленное удивление. Хлопает парадная дверь и кухня наполняется голосами Лики и Виктории. Судя по всему, они продолжают давний, начатый еще в машине спор:

—Осталось меньше месяца!— теща как всегда резка и непреклонна.

—Ты не можешь знать наверняка. Влад уехал, а не умер,— голос Лики звучит устало, точно этот разговор ей порядком осточертел.

—Нда, таких невезучих Повилик наш род еще не видывал. Впрочем, чему удивляться — слабое семя,— Виктория опять бросает обвинение, смысл которого мне непонятен. Оставляю Полину во дворе и захожу в дом. Женщины так увлечены, что не слышат моих шагов.

—Вы с бабушкой сами решили отдать всю силу Полин,— возражает Лика.

—Ой, только вот не надо поднимать детские обиды! У Полин наметились отличные перспективы роста, а ты…

—Всегда была лишь неприятным последствием твоего инстинкта самосохранения,— едко резюмирует супруга.

—Который, к сожалению, не передался по наследству от матери к дочери!— парирует Виктория без тени раскаянья.— Иначе ты бы не вяла в одиночестве, а уже давно искала нового господина!

—Прости, мама, но с твоими скоростями удивительно, как ты вообще встретила отца, а не накинулась на ритуального агента прямо у гроба первого мужа. Интересно, если бы мы не были обречены на верность, скольких бы ты уже сгноила?— от холодной ярости Лики звенят подвешенные над барной стойкой бокалы.

—Да как ты, ходячее недоразумение, смеешь говорить с матерью в таком тоне?— взвивается Виктория, но Лика не успевает возразить. Я захожу на кухню и обращаюсь к теще:

—Тот же вопрос. Как смеете вы, мадам Либар, говорить в таком тоне с моей женой, находясь в нашем доме?— впервые в разговоре со старой каргой мой голос тверд, а взгляд пронзителен.

Боковым зрением вижу, как при виде меня Лика отступает и вцепляется в столешницу.

—Смотри-ка ты, господин Влад вернулся,— с издевкой выплевывает Виктория, подхватывает сумку и стремительно направляется к выходу. Уже в дверях теща останавливается, с ухмылкой оглядывает нас и ехидно замечает:

—Достойны друг друга — никчемные идиоты-самоубийцы.

Хлопает дверь. Стихают шаги на крыльце. Звук отъезжающей машины растворяется в многоголосье улицы. Лика включает воду и влажными холодными пальцами массирует виски. После этого отходит в самый дальний от меня конец кухни и устраивается прямо на подоконнике рядом с горшком пеларгонии.

Молчим. Разглядываю жену — постарела или я надумываю? Под глазами темные круги, на переносице продольные складки морщин, а в волосах серебрятся тонкие нити. Но, возможно, раньше я просто не замечал, как и все, проявляя минимум внимания к той, кто постоянно рядом?

Лика не спешит заводить разговор, но в ее взгляде сменяют друг друга удивление и испуг, настороженность и надежда.

—За вещами заехал?— бросает жена в попытке выстроить линию обороны. Но я качаю головой, наливаю чай и сажусь так, что покинуть кухню, минуя меня, становится невозможно.

—Почему «слабое семя»?— вопрос этот крутится в голове с момента возвращения памяти. Именно так и никак иначе, теща называет младшую дочь.

—Если отвечу — уедешь?— Лика обнимает себя руками и съеживается будто от холода.

—Нет. Как я сказал твоей матери, это наш дом. И здесь моя семья, с которой я хочу быть вместе, покуда смерть не разлучит нас,— сказанные вслух мысли сжигают остатки сомнений. У каждого счастья своя цена и несколько лет жизни теперь не кажутся такой уж высокой платой за право быть мужем и отцом.

—Ты либо дурак, либо романтик,— супруга кривит рот, но я замечаю тень робкой улыбки.

—Два в одном,— усмехаюсь и жду. Лика закрывает глаза, делает глубокий вдох и начинает рассказ.