Спасти Императора! «Попаданцы» против ЧК - Герман Романов Страница 26

— А марафет?

— Будет тебе, Жора, марафет! — «глист» расплылся в улыбке.

— Зря вы, зря свой кокаин водкой разбавляете! От вашего марафету башка едет. Не по-людски, лучше просто самогона выпить! — рассудительно бросил Кузьмич самому молодому матросу.

— Ребятки, хорош базарить! Минируйте штольню, а мы в доме приберемся, а то Мойзес грязи не любит. Он девок портит только в чистоте…

Похотливый хохот матросов сразу привел Поповича в состояние тихо кипящего бешенства. На протяжении разговора у него встали волосы дыбом, а в глазах меркло от еле сдерживаемой ярости. Железные пальцы Фомина, сдавившие тисками запястье, удержали от немедленной расправы — резануть по сволочам длинной автоматной очередью или метнуть в них гранаты.

— Ждать! И терпи, казак, чуть позже счеты сведем! — еле слышно прорычал в ухо Фомин.

Попович поморщился, посмотрел в сторону. Лицо Семена Федотовича перекосила гримаса лютой злобы и навечно застыла. На матросов из темноты дома сейчас взирала смерть — так показалось казаку. И это сразу успокоило, ярость мгновенно улетучилась, зато душу стала переполнять холодная и расчетливая ненависть.

Они молча, почти не дыша, наблюдали, как из машины выгрузили три тяжелых ящика и бухту провода, которые загрузили в висящую над зевом штольни бадью. Двое моряков, которых называли Кузьмичом и Полещуком, в два приема залезли туда, трое других, включая «глиста», дружно навалились на ворот. Крутили недолго и вскоре остановили подъемник.

— Минируют, сволочи, концы прячут, — прошипел Попович и получил тычок в бок от Фомина. Матросы о чем-то переговорили, от машины к ним подошел одетый в черную кожаную куртку водитель.

— А ведь все в черном, словно вороны на могилу слетелись, — про себя прошептал Алексей.

Моряки действительно чем-то напоминали ему воронов — наглые и важные, развальцой ходят, хозяева погостов и вершители чужих судеб.

Водитель ушел за машину, а трое матросов, громко переговариваясь между собой, пошли прямо к дому, к ним.

— Полезут в окно, глуши по затылку прикладом. Остальных я возьму на себя. Не шуми!

Попович только кивнул на шепот Семена Федотовича, заметив, что тот уже держит в правой руке парабеллум с навинченным на ствол глушителем, а в левой сжимает штык от самозарядной винтовки. На стоках кинжального лезвия смутно играли светлые полоски, смертоносные. Сам Фомин вжался в стену между окнами, предложив Поповичу жестом уйти в угол и взять под присмотр второе окно на боковой стороне. Алексей кивнул и тихо отошел, затаив дыхание, а через три шага коснулся спиной стены. Чужие голоса приближались.

— А чего Мойзес девок не пользует, у него бушпирт не стоит, что ли?

— Ты, Серьга, прикуси язык, не нашего ума это дело. А то тебя живо в Могилевскую губернию отправят, они шутить не любят. Ныне отгуляем, и надо нам, братки, концы отдавать да отчаливать поскорее.

— Ох, Жора, ты верно базаришь. Нескладуха выйдет, коли задержимся. Уж больно Мойзес криво смотреть на нас начал, а это может худо окончится, братишки! — гнусный голосок «глиста» задрожал самую малость, слегка, как бы пережевывая слова. — Рыжья у нас много, брюликов мы набрали. Надо кидать этих идейных и в Москву чалить.

— В Москву-то зачем? Под самый нос Чека?

— А там искать не будут! У меня на Хитровке малины есть, братва, шестерки на побегушках. Отсидимся!

— Со жратвой там худо.

— Ох, Серьга, дурак ты, все мозги на корабле своем оставил. За рыжье мы икру ложками жрать можем каждый день, осетрину. Харча там много, и я знаю, где его добыть. Ладно, кончай базар. Лезь в окно, порядок наводить будем, а то Мойзес скоро подкатит.

Оконный проем заслонила туша, широкоплечий моряк прыгнул на пол. Но не успели доски закончить жуткий скрип, как Попович ударил прикладом ППШ по мясистому затылку, вложив в удар всю силу, помноженную на ненависть. Матрос рухнул, как подрубленный, даже не вскрикнув.

— Серьга, а ты чего? — «Глист» уже сидел на подоконнике и увидел, как странно покачнулся матрос и затем стал падать.

Фомин не стал ждать и опустил поднятую с парабеллумом руку на макушку. Бескозырка — худая защита от рукояти пистолета, каска намного лучше. Стального шлема на голове «глиста» не имелось, а удар у Семена Федотовича был хорошо поставлен. «Матрос» даже не хрюкнул, его смело с подоконника тряпичной куклой, и бесчувственное тело распласталось на полу под ногами. Фомин сделал шаг вперед и оказался перед оконным проемом, выбрасывая пистолет вперед. Третий матрос, прыщеватый, с висящим носом и гнилыми зубами, только сейчас начал что-то соображать, ощерив рот. Но карабин с плеча моряк даже не попытался сорвать и не отпрыгнул в сторону, чтоб уйти от врага, не дать ему взять на прицел.

Внезапное нападение оказало ошеломляющее воздействие, а реакция у него оказалась совсем плохая, да и не может палач, садист и убийца тягаться в скоротечной рукопашной схватке с боевым офицером. Хоть и был Фомин танкистом, но опыт подобных стычек имел немалый, особенно в молодости, когда штыком решались многие бои.

А потому, когда раздался хлопок выстрела, моряк еще не успел издать звука, а попавшая в лоб пуля отбросила его тело на сырую от влажного тумана землю. Бескозырка слетела с головы мертвеца и, по непонятным законам движения, подкатилась к стене дома. На черной ленте золотилось знакомое название — «Андрей Первозванный».

— Снимай с них одежу, Алеша, быстро снимай, до исподнего, — тихо прошептал Фомин, а неподалеку, со стороны автомобиля, донесся сдавленный вскрик, будто придушили кого-то слегка.

— Зачем раздевать-то? — спросил Попович, но его руки уже сдергивали бушлат с амбалистого морячка. Таковы все настоящие солдаты — вначале выполняют приказ, а потом начинают задавать вопросы.

— Товарища Мойзеса встретим как надо! Надеюсь, он не разглядит? Еще темновато, — тихо сказал Фомин.

Именно сказал, таиться было уже не к чему. Судя по оживленному шороху за стеной дома, там происходило подобное же действо, и с третьего моряка, пока еще теплого, кто-то быстро и умело снимал одежду.

— Шмайсер, там как?

— Полный порядок! — донесся приглушенный, но радостный голос немца. — Зато Путт теперь в кожаной куртке стоит и в кепке, аки комиссар несокрушимой и легендарной. У меня аж слезу пробило от умиления. Эти из штольни крикнули, что через пять минут закончат. Давайте быстрее, ворот крутить надо.

«Глист» так и не подал признаков жизни, когда Фомин полностью раздел его, крепко связав по рукам и ногам. Затем раздвинул гнилые зубы и затолкал в гнилую пасть не менее вонючую портянку. Хорошо затолкал — щеки так раздуло, будто «глист» ухитрился засунуть в пасть большое яблоко. Немного обеспокоился Фомин только тогда, когда подумал, что от такого запашка главарь задохнется, но здраво решил, что от своей вони не умирают.

А бугай оказался на диво крепок, даже завозился на полу, но Попович еще раз врезал ему по затылку для полного успокоения. Моряка накрепко связали вожжами, стянув за спиной и локти, а кляпом послужила такая же портянка, только на самую малость почище.