Ее зовут Тень - Ксения Чайкова Страница 26

— Да ты понимаешь, что это такое? — возмутилась девушка, привычным движением отбрасывая за спину волну морковно-рыжих прядей. Я невольно залюбовалась ею. До чего же красиво, когда волосы такие яркие и вьющиеся. Не то что у меня — вялые серые пряди…

— Понимаю. Ты мне вчера об этом заклинании рассказывала, — терпеливо напомнила я, машинально теребя свои волосы.

— Ну смотри, тебе же хуже придется, я и понятия не имею, что может произойти, если это заклятие сработает не так, как надо, — похоронным тоном предупредила Цвертина, еще пытаясь протестовать, а ее руки, словно бы без ведома хозяйки, уже стаскивали с меня рубашку и торопливо ощупывали спину и плечи. — Так, это что? Родимое пятно? Нет, не пойдет, кожа должна быть идеально гладкой и чистой. А вот тут царапина… Да-а-а… А это? — Длинный ухоженный ноготок магини задумчиво поскреб старый шрам на моей пояснице, я невольно взвизгнула и дернулась отстраниться, но девушка уже сама убрала руку, критически качая головой, хлопнула меня по левой лопатке и объявила: — Только если здесь.

— Хорошо, — торопливо согласилась я, опасаясь, как бы магиня не передумала.

— Попробуй, сама-то рукой дотянешься? — велела Цвертина, отступая на шаг и внимательно следя, как я забрасываю правую руку за левое плечо. — Дотянешься, — мрачно констатировала девушка, и я поняла, что она надеялась на мою предполагаемую неспособность дотронуться до указанного участка кожи как на повод для отказа. Ну уж нет, слишком интересным было описание действия этого заклинания, чтобы я не вздумала обзавестись им. Ради такого дела не то что до лопатки дотронусь — наизнанку вывернусь.

— Ну ладно, ложись сюда, — не найдя достаточно серьезных предлогов для отказа, велела нахмурившаяся Цвертина, указывая на низкую кушетку в углу лаборатории и начиная перебирать устрашающего вида ножи, иглы и крючья, больше похожие на пыточные орудия, чем на инструменты магини. — Предупреждаю сразу, обезболивать я не буду — и так неизвестно, чем это все закончится.

— Ничего страшного, потерплю, — жизнерадостно отозвалась я, поспешно стаскивая сапоги и устраиваясь на лежанке. Тьма тут же заползла мне на спину и с комфортом разлеглась на ней, явно собираясь вздремнуть. Я пошевелилась л передернула плечами, сгоняя вонато на пол. Обнаглела ты, милочка, у других вон демоны не то что с хозяевами в одной постели не ночуют — в спальню не смеют войти без приглашения, а ты прямо на меня взгромоздиться норовишь.

Тьма обиженно зашипела, заползла под кушетку и затаилась там, изредка бросаясь в меня укоризненными импульсами. Я постаралась не обращать внимания на негодующую вонато и перекрыть канал нашей мысленной связи. Если мне будет больно, незачем, чтобы еще и она страдала. Демон, поняв, что хозяйка задумала что-то не то, тут же выползла из-под лежанки, отряхнулась от пыли, поднялась на крыло и с встревоженным клекотом закружилась рядом, глядя то на меня, то на Цвертину, уже взявшую на изготовку какое-то непонятное и оттого страшноватое орудие, очень похожее на сверло для трепанации.

— Отгони ее, мешает, — напряженным голосом попросила магиня, нацелившись этим жутким предметом мне в спину.

«Тьма, сидеть!» — мысленно приказала я, взглядом указывая на дальний угол лаборатории, где в беспорядке были свалены какие-то тряпки и обрывки бумаги — такое ощущение, что Цвертина в процессе экспериментов кого-то уже убила и присыпала труп всякой ерундой, чтобы не возиться и не прятать его где-нибудь в безлюдном месте. Вонато зашипела еще оскорбленнее, но ослушаться не посмела — перелетела на гору барахла, побалансировала на ней и, нахохлившись, замерла статуей немой укоризны всему миру вообще и жестокосердной хозяйке в частности.

— Ну с богами, — сквозь зубы процедила Цвертина и с размаху ткнула меня страшной штуковиной прямо в левую лопатку. Как я не взвыла и не убежала куда подальше — не знаю, видимо, гордость пересилила даже инстинкт самосохранения. Магиня одобрительно засопела и не глядя извлекла из внушительной горки всевозможных инструментов нечто еще более устрашающее. Я закрыла глаза и отвернулась, дабы хотя бы не видеть всего этого безобразия.

На горе барахла тихо взвизгнула и встревоженно завозилась Тьма. Опомнившись, я постаралась закрыть сознание, дабы не мучить вонато своими страданиями. Но демон шипеть не прекращала, правда теперь не от боли, а от возмущения — Тьму злило, что она не может в полной мере разделить все, пусть даже негативные эмоции хозяйки. Ну уж нет! Хватит того, что я сама едва не визжу от боли. Нечего еще и ей страдать.

Ночевать мне пришлось у Цвертины — встревоженная магиня заявила, что никуда меня в таком виде не отпустит. Я пробовала отнекиваться, но девушка решительно объявила, что очень не хочет поутру разыскивать мое бездыханное тело по всем канавам Каленары, дабы изучить последствия наложенного заклинания. А так, мол, даже если я помру, так труп под руками останется, можно будет в спокойной обстановке досконально изучить все интересующие результаты смелого магического эксперимента, а потом с чистой совестью выбросить останки в упомянутую канаву.

Утром магиня осмотрела мою лопатку, со вздохом сожаления нашла общее состояние весьма удовлетворительным (думаю, в чисто научных целях она предпочла бы мою смерть) и нехотя отпустила на все четыре стороны. Я на всякий случай попрощалась с ней так, будто уезжаю навсегда — кто знает, доведется ли встретиться вновь, работа у меня нервная и опасная — и, привычно усадив на плечо Тьму, двинулась на улицу Кокеток. Называлась она так неспроста. Со дня основания Каленары на этом небольшом проспекте работали дамские магазины, цирюльни и мастерские ювелиров, сапожников, шляпников и портных. Причем портных не простых, а придворных, обшивающих весь высший свет. Естественно, низкими ценами не могло похвалиться ни одно из заведений улицы Кокеток, но щеголихи готовы были заплатить и вдвое, и втрое, лишь бы где-нибудь на пряжке туфель, тулье шляпки или отвороте рукава красовалась крохотная, почти незаметная метка, общая для всех мастеров этого заповедника моды и стиля — лукаво подмигивающее, улыбающееся солнышко с накрашенными ресницами и золотым обручем на верхней половине. Я, разумеется, подобной ерундой не страдала и заказывала обувь у старого мастера с Кленовой улицы, а одежду вообще покупала где придется. Но у меня, как у отлично обученной храны, которой порой приходится выполнять некоторые весьма щекотливые поручения в аристократической среде, всегда должна быть пара-другая платьев, сшитых по последней придворной моде. Поэтому первое, что я сделала по возвращении в Каленару из Вейнанна несколько дней назад, — это зашла в «Кружева и ленты» и заказала себе два новых наряда. Вот они и пригодятся, ведь любовница графа Лорранского-младшего, кою мне придется изображать, просто не может одеваться в вышедшие из моды тряпки. Заодно головной убор какой-нибудь можно будет подобрать, ну и еще всякую ерунду вроде веера, заколок, пояса и тому подобной дребедени, которую обожают накручивать на себя высокоблагородные леди.

Только зайдя в «Кружева и ленты», я поняла, что зря поперлась сюда на своих двоих, теперь непонятно, как домой двинусь — придворные наряды, громоздкие, тяжелые, с длинными шлейфами и кринолинами не предназначены для переноски в руках. Будь со мной Бабочка, можно было бы нагрузить новые одежки на седло и вести ее за поводья, но моя кобыла осталась в конюшне. Придется, видно, нанимать извозчика — ну не идти же домой за лошадью, а потом верхом возвращаться сюда?! Тем более что хозяин салона, мастер Гертиан, уже заметил меня и, поручив клиентку, которой занимался, помощнику, поспешил навстречу, старательно навесив на лицо самую любезную из богатого арсенала своих улыбок.