Последние часы. Книга I. Золотая цепь - Кассандра Клэр Страница 27

«Мгновенный взгляд, скользящий взгляд еебыл, как стрелы разящей острие.Газель с невинной робостью в глазахвластителей земли ввергала в прах,арабская луна красой лицааджамских тюрков ранила сердца».

– Лейли, – пробормотал он, но ему показалось, что Корделия его не расслышала. Веки его опустились.

Джеймс помнил только один раз, когда провалился в царство теней. Он бодрствовал, но у него начался очередной приступ: он дрожал всем телом, взмокшие волосы прилипли ко лбу, по спине струился холодный пот, взгляд метался из стороны в сторону. Вдруг он увидел ужас на лице Корделии, и в этот момент все произошло. Она вскочила на ноги, и он подумал: «Она собирается бежать за помощью; она испугалась, испугалась меня».

Он протянул к ней руку; пальцы, превратившиеся в тень, коснулись ее ладони, тьма окутала живую плоть. Он подумал: а что она чувствует? Он напрягся всем телом, словно лошадь, испуганная раскатами грома. В комнате пахло так, как пахнет в лесу после грозы, и еще почему-то пахло паленым.

– Джеймс, ты должен держаться. Должен, и все. Не уходи, – просила Корделия. – Останься со мной.

– Так холодно, – едва выговорил он, стуча зубами, – я никак не могу согреться. Я никогда не смогу согреться.

В иной ситуации он крепко зажмурил бы глаза, постарался бы овладеть собой и утихомирить эту дрожь. Но сейчас, превратившись в тень, он чувствовал, что глаза его, несмотря на все усилия, оставались широко открытыми, их невозможно было закрыть. Он видел, что Корделия озирается по сторонам, ищет что-нибудь такое, что могло бы ему помочь. В камине ревело пламя, Джеймс был накрыт толстыми одеялами, в ногах лежала грелка. Но он знал, что все бесполезно. Тело несчастного, лежавшего в душной, жарко натопленной комнате, терзал пронизывающий зимний ветер.

Корделия издала раздраженное восклицание, затем нахмурилась, и на лице ее появилось решительное выражение. В мозгу Джеймса, в той его части, которая была укрыта от бесконечного ревущего ветра, пронеслась мысль о том, что она прекрасна. В обычном состоянии он не стал бы задерживаться на этой невольной мысли, отогнал бы ее, подавил, но сейчас ему было не до угрызений совести.

И вдруг Корделия осторожно опустилась на постель рядом с ним. Джеймс был укрыт целой горой одеял, и она, разумеется, легла поверх них. Но он почувствовал, что ее присутствие постепенно отгоняет холод. Мучительная боль от ударов сотен гигантских остроконечных градин, хлеставших его, отступила, и Джеймс ощутил совсем рядом с собой тепло тела юной девушки, здорового и прекрасного. Несмотря на то, что их разделяли пуховые одеяла, Джеймс чувствовал, что она прижалась к нему, чувствовал, как она устраивается удобнее, чтобы не свалиться на пол, как ее бедро прижимается к его боку. Он вытянулся на спине, уставившись в потолок, а она лежала на боку, но лицо ее было совсем близко. От ее волос исходил аромат жасмина и сладкого древесного дыма. Она положила руку ему на грудь и прижалась к нему так тесно, как только могла.

Джеймс повернул голову, чтобы посмотреть на нее, хотя это потребовало от него неимоверного усилия. Глаза Корделии, сверкающие, бездонные, были открыты. Взгляды их встретились. Дыхание ее было совершенно ровным.

«От всех скрывал он тайну в глубине,что делать с сердцем, если грудь в огне?»

Он содрогнулся всем телом и почувствовал, что возвращается в этот мир, что тело снова повинуется ему. Корделия не сводила с него пристального взгляда, но разжала челюсти – все это время она лежала, прикусив губу – и он почувствовал, как она расслабилась.

Джеймсу по-прежнему было холодно, но уже совсем не так, как прежде. Корделия подняла руку и убрала прядь волос, упавшую ему на глаза. Он снова вздрогнул, но вовсе не от холода, и зажмурился. На него навалилась бесконечная усталость. Когда он проснулся, уже наступило утро, и Корделии рядом не было.

Только через пару дней кризис миновал, и болезнь понемногу начала отпускать Джеймса. И прошел еще день, прежде чем Брат Енох объявил, что он больше не заразен, и разрешил его родителям и Люси приехать. Вскоре он уже мог вставать с постели. Через несколько дней ему предстояло покинуть Сайренворт и отправиться в Идрис, в свой знакомый, уютный дом. Отец сообщил, что погода там стоит отличная.

Когда Джеймс начал выходить из своей комнаты, они с Корделией общались по-прежнему как добрые друзья. Ни он, ни она не упоминали о тех днях, что девушка провела у его постели. Без сомнения, думал Джеймс, Корделия заботилась о нем просто потому, что была доброй и великодушной – она проявляла эти качества по отношению ко всем своим друзьям, родственникам и хорошим знакомым. Прощаясь, они не стали обниматься. Люси прицепилась к подруге буквально как банный лист, несмотря на заверения Корделии в том, что она и ее семья совсем скоро, этим же летом, приедут погостить в Эрондейл-Мэнор. Остановившись на пороге Портала, Джеймс помахал Корделии, и она дружески помахала ему в ответ.

И еще несколько недель Джеймс по ночам вспоминал аромат жасмина и древесного дыма, тепло ее руки, лежавшей у него на груди, пристальный взгляд бездонных темных глаз.

«И он к ее шатру тайком спешит,ночь оглашая пением касыд [13],чтобы замкнутую дверь облобызатьи до рассвета воротиться вспять.Туда стремясь, как ветер буревой,путем обратным брел едва живой.Туда летел, как будто стал крылат,обратно по колючкам шел назад». 4. Ядовитые призраки Когда же, лунных снов полна,Чета влюбленных шла, нежна,«О, я от призраков – больна!»Печалилась Шалот.Альфред Теннисон, «Волшебница Шалот» [14]

На следующий день после бала в Лондоне стояла теплая, ясная погода. Риджентс-парк от Йоркских ворот до зеленой лужайки, которая заканчивалась у самого озера, буквально сиял в лучах полуденного солнца. Когда Корделия и Алистер прибыли на место, восточный берег уже был почти целиком занят молодыми Сумеречными охотниками. На траве расстелили узорчатые хлопчатобумажные одеяла нежно-розового и небесно-голубого цвета; небольшие группы девушек и юношей возились вокруг корзин для пикника; пары стояли на берегу, любуясь сверкающими водами озера.

Человек десять Охотников, из числа самых младших, плавали на хрупких лодочках с белыми парусами, отчего казалось, будто на озеро слетелась целая стая лебедей. Девушки постарше были одеты в светлые дневные платья или юбки и блузки с высоким воротом, молодые люди – в трикотажные джемпера и брюки гольф. Некоторые надели костюмы для гребли, принятые у простых людей – белые льняные пиджаки и брюки. Корделию это сильно удивило, потому что среди Сумеречных охотников белый традиционно считался цветом траура, и его старались избегать.