Цитадель "Вихрь" - Татьяна Кононова Страница 29

Варяг покатывается со смеху. Вокруг его прищуренных светлых глаз разбегаются лучики морщинок, на щеке обозначается ямочка.

— Что?

— Хватит думать про белого слона, — наконец выдает он, отсмеявшись. — Давай словами.

Но и теперь, когда белый слон с позором изгнан из моей головы, не получается думать ни о чем серьезном. Только о том, что мне нравится, как Варяг смеется. За месяц курса на базе я слышу его смех лишь второй раз, но этого достаточно, чтобы навсегда его запомнить. Мне нравится, как он ерошит идеально приглаженные волосы левой рукой — совсем как мой брат. Нравится, как он щурится, читая инструкции и конспекты, нравится, как он пишет — аккуратными ровными строчками, нравится его внутренний генератор идей: с креативностью у нас у всех не очень хорошо, мы больше исполнители, а как что-нибудь придумать, так это к нему…

— Ты мне тоже очень нравишься, — вдруг говорит Варяг серьезно и очень тихо.

Срываю наушник-капельку и дрожащими пальцами пытаюсь засунуть его обратно в гнездо. Наверно, я покраснела: и щеки, и уши горят, как облитые кипятком, а сердце стучит шумно и совсем не тревожно.

— Не смей читать мои мысли!

— Я не…

— Ты нарочно, да? — чувствую, что уже не могу остановиться, но из последних сил держу себя в руках. — Тебе это смешно?

— Тиша, я совсем не хотел над тобой смеяться. Я не виноват, что у тебя такое творится в голове. Это устройство поможет нам оставаться вместе, даже если мы будем за сотни километров друг от друга. Его внутренняя система регистрирует твое биополе и передает мысли второму устройству. Если связные браслеты сломаются или ими нельзя будет пользоваться, если кто-то их отнимет или захочет отследить переговоры каждого служащего Цитадели, это хорошая альтернатива, — он резко обрывает фразу и умолкает, переводя дух: понимаю, что так много говорить ему непривычно, да и он вовсе не собирался выяснять со мной отношения. Хотел как лучше, а получилось, как всегда…

— Ладно, прости, — я снова примирительно беру его за руку и чувствую, как его ладонь смягчается и теплеет, а он сам расслабляется. Слегка сжимает мои холодные пальцы. — Впредь буду думать осторожнее. Спасибо тебе, это очень мило, — а сама опять смущаюсь, не знаю, куда деть взгляд и отчаянно пытаюсь согнать смущенный румянец с лица.

Всегда суровая, мрачная база сегодня заметно преображается. Вокруг обыкновенных часов-табло на стенах горят цветные гирлянды, окна и шлюзы украшены сосновыми ветвями, красными и зелеными лентами, даже светодиоды на полу и потолке подмигивают, проскальзывая разноцветными искорками взад-вперед. До Нового Года еще три часа, и серебристый ремешок вновь обжигает запястье раскаленным прикосновением. Может быть, это, как всегда, от волнения? Глубоко дышу, пытаясь успокоиться: сегодня праздник, сегодня не время переживать, бояться, злиться. Повторяю это про себя, как мантру, но боюсь, что помогает слабо.

В главной зале все изменилось до неузнаваемости. Гирлянды, шары, длинные столы, сдвинутые к стенам и, как положено на фуршете, уставленные всевозможными тарелками, блюдцами и вазочками, высокие хрупкие бокалы на изящных витых ножках, искрящиеся блестки на плотно закрытых жалюзи, а посреди зала — елка! Настоящая, огромная — метра в три высотой, припорошенная искусственным снегом, окутанная золотым облаком крохотных огоньков, разукрашенная шарами, карамельками, компьютеризированными фигурками львят, собак, лошадей, снежинок и птиц. Вместо привычного запаха резины и очистителей в главной зале сладко и терпко пахнет хвоей, мандаринами, корицей и чем-то неуловимо знакомым из детства. Подбегаю к елке и, не смущаясь, зарываюсь носом в густые колючие лапы: красота!

Вскоре нас окружают остальные ребята, которые уже успели познакомиться со стайкой старшекурсников. Сойка, как обычно, цепляется за рукав зеленой клетчатой рубашки Часовщика, а тот смущенно улыбается, краснея вместе со всеми веснушками, и протягивает другим свободную руку для знакомства. Некоторые ребята даже в масках: кто-то раскрасил лицо аквагримом, кто-то откопал на складе настоящую карнавальную, а какой-то парень в белом костюме спрятался за шлемом виртуальной реальности и никому не отказывает в теплых объятиях робота. Часовщик и Сойка нарядились в похожем стиле: он — в зеленой клетчатой рубашке, она — в изумрудном платье до колен с шахматным поясом. Ее буйные кудри подхвачены шпильками с двух сторон, и от привычной вредности и склочности не осталось и следа: она очаровательно улыбается, смеется, приседает в насмешливых реверансах. Надо же, люди еще помнят, что это такое…

Наставники разбрелись по всему залу, но что-то знакомых я не могу найти. Фауст, как всегда, занят по самые уши, сидит за аппаратурой и огромными колонками и постукивает флешкой в такт каким-то битам. Прометей, седой тренер в прямоугольных очках, собрал вокруг себя стайку любопытных и специально для них разбирает большой экологический график на мониторе одного из биокомпьютеров. Младший санинструктор, Скала, тоже нашла себе компанию старшекурсников: стоят впятером, разглядывают елку и подливают друг другу шампанское.

Мы с Варягом чувствуем себя неловко, как будто оба здесь лишние. Оба трудно сходимся с людьми, оба не очень жалуем большие компании, оба предпочитаем проводить время в одиночестве или в небольшом, тесном кругу. Но с общим праздником надо считаться. Тем более, я ведь сама хотела повеселиться — напоследок, попрощаться с детством, и без того давно убежавшим.

Неожиданно кто-то сзади обнимает за плечи холодными ладошками: оборачиваюсь и вижу светловолосую девочку из другого отряда, с которой не совсем познакомилась в тот день, когда случилась первая химическая атака. Это у нее тогда в отряде погиб Тимур, они были одноклассниками. Но я почему-то не успела — или не догадалась? — хотя бы спросить ее имя. Сегодня она очень мила: в простых узких джинсах и белой водолазке, повесила на шею пару рядов пушистой мишуры, надела перчатки в виде кошачьих лап и вставила в волосы жемчужные шпильки, очевидно, позаимствованные у кого-то из наставниц.

— Привет! С Новым годом, — я снимаю с руки одну из плетеных фенечек, красную с узелками, под цвет ее помады. Часы снова обжигают, как только браслет расстается с запястьем, но, вероятно, это просто от волнения. — Это тебе. На удачу.

— Спасибо, — девочка улыбается и тоже заливается краской: как все светловолосые, она легко краснеет. — Кстати, меня зовут Ма… Аврора. А тебя Тишина, я слышала. Про вас вся база говорила…

Варяг тихо присвистнул у меня за спиной, а я, наверное, не перестану сегодня удивляться.

— После вашего ночного рейда с наставником, — поясняет Аврора. Она чуть не проговорилась, скорее всего, по-настоящему ее зовут Маша или Марина. — Вами все восхищались. Конечно, понятно, что это мера санкции, но все равно… Вы уже получили один боевой выход и вернулись невредимыми. Ну, почти.

— Разве боевой выход…

— Засчитывается и первокурсникам, если они совершают вылазку, превышающую их опыт, — поясняет невесть откуда взявшийся Север. Он тоже сегодня выглядит сногсшибательно, в белоснежном костюме и с белыми волосами, собранными в растрепанный хвост. — Обычно очень мало кто в первый же месяц ухитряется получить ночное дежурство, но нас угораздило из-за вас с Сойкой. Впрочем, все обошлось, а мы стали на шаг ближе к высшей ступени.