Белее снега, слаще сахара... - Ната Лакомка Страница 31

— Зачем? — удивился король, но послушно натянул вожжи. Лошади встали, и я выбралась из саней, взвалив на плечо медвежью шубу мастера Лампрехта.

— Ты куда это? — поразился король. — Мейери! Обиделась? Да что я опять сделал не так?

— Все не так, — ответила я сухо. — Вы предлагаете мне обман? Считаете, это правильно — начинать новую жизнь с обмана? Вы король или внук водовоза?! Подсказать ответы! Говорите, что не желаете расстраивать девушек, а сами уже разбили их мечты и надежды. Да еще так низко! И мне предлагаете участвовать в этом обмане.

Король слушал меня, стиснув зубы, и желваки так и играли на скулах.

— А мои мечты и желания не учитываются? — спросил он, когда я замолчала.

— А мои? — крикнула я.

Улица была пустой, только в самом конце фонарщик зажигал последние фонари.

— Опять мне отказываешь? — спросил король. — Ты станешь королевой…

— А что в этом хорошего? — возмутилась я, благоразумно говоря потише, чтобы фонарщик не услышал. — Сидеть в клетке, как твоя сестра, в окружении глупых куриц, вроде «милой Клерхен»… Вот счастье-то! — от возмущения я перешла на «ты». — Мне разрешат готовить сладости? Нет! А если и разрешат, кого я буду ими угощать? Только тебя! Ты растолстеешь через год и будешь самым толстым королем в мире! А твои придворные будут насмехаться надо мной — бывшей лавочницей, вдруг примерившей корону.

— Никто не посмеет!

— Да что ты! — сказала я с издевкой — А что происходило с прежней королевой, помнишь? Не забывай, я в школе училась. Нам учитель рассказывал, как дворяне подали твоему отцу петицию, что не желают видеть на троне дочь водовоза.

— Мой отец и слушать их не стал!

— И сколько он правил после этого? Так и начались мятежи! Хочешь повторить? Чтобы погибнуть безвременно, и оставить своих детей сиротами?

Король замолчал, тяжело дыша, будто я бросила крепким снежком ему прямо в лицо.

— Нет, ваше величество, — сказала я твердо. — Это неправильно. Обман не по мне, вы уж извините сердечно Мейери-кондитершу.

— Почему ты противишься? — сказал он вдруг. — Цену себе набиваешь? Все жилы уже из меня вытянула!

— Да вы… да ты… — возмущенно начала я.

— Увидела, что я попался и хочешь вернее поймать на крючок?

— Кому ты нужен, сокровище такое! — выпалила я в сердцах.

— Многим нужен, — отрезал он. — Не отрицай, что я тебе сразу понравился. И сейчас ты в меня влюблена, по глазам вижу.

— Не то видишь! — я побежала по улице, волоча тяжелую шубу.

— Не глупи, — он подхлестнул лошадей и догнал меня — Садись, довезу до дома, и подумай…

— Только попробуй подойти ко мне еще раз, — пригрозила я ему, кипя от злости, как горшок с сиропом. — Наставлю синяков, будешь потом пудрой замазывать, чтобы невесты не заметили! К твоему сведению, после Брохля я и думать про тебя забыла, и эти десять лет ни разу не вспоминала!

Влюблена!.. Видит он!.. Решил облагодетельствовать! Традицию семейную соблюсти!..

Я свернула в переулок, где сани не могли проехать, и королю пришлось остановиться.

— Лгунья! — крикнул он мне вслед. — Ты помнила обо мне! Узнала-то ты меня сразу же! Сразу же узнала, Мейери!..

На следующее утро, ровно в половине десятого, мы с мастером Лампрехтом стояли под дверями комнаты, где завтракали король и принцесса. Хозяин держал серебряное блюдо, накрытое вышитым полотенцем, и косился на мастера Римуса, который держал точно такое же блюдо.

В десять часов подали кофе, и нас пригласили войти.

Король сидел рядом с сестрой, и если принцесса улыбнулась, приветствуя нас, то его величество и бровью не повел, мрачно глядя на чашку кофе, которую поставила перед ним барышня Диблюмен и насыпала две ложечки сахара фарфоровой ложечкой.

— Будете ли вы сегодня сливки, ваше величество? — спросила она медовым голоском, помешивая ложечкой. — Они жирные, сладкие…

— Оставьте так, пожалуйста, — произнес король с раздражением.

— Иоганнес, — мягко упрекнула его принцесса. — Кондитеры пришли.

Он промолчал и отпил кофе, забыв вынуть ложечку из чашки. Барышня Диблюмен поспешила исправить эту оплошность, забрав ложечку, но король ей не позволил.

— Не суетитесь, — сказал он, поморщившись, будто кофе был настойкой цикория. — Я сам вполне в силах позаботиться о себе.

— Итак, что вы предложите нам к утреннему кофе? — спросила принцесса.

Синие глаза ее сияли, как у ребенка, ожидавшего найти подарки в рождественском башмаке. Мастер Лампрехт и мастер Римус поставили на стол блюда и одновременно сняли полотенца, скрывавшие лакомства.

— Ах! — принцесса всплеснула руками. — Что это за чудо?!

— Это — пирожные из яичных белков, взбитых с сахаром и миндальной мукой — объяснил мастер Римус. — Они легкие, нежные, так и тают на языке. А между ними — кремовая прослойка из жирных сливок, ложечки меда и самого белого сахара. Они и сами как снежинки, посмотрите! Мы так и назвали их — «Снежинки».

— В самом деле, какие беленькие! — восхитилась принцесса. — Попробуем.

Она взяла одно из пирожных двумя пальцами и поднесла ко рту.

— Ах, милая Маргрет, — вмешалась барышня Диблюмен, — позвольте мне первой попробовать эти пирожные. Не хочу никого обидеть подозрением, но все же лучше проявить излишнюю бдительность, чем потом пострадать, — и, лукаво улыбнувшись, она подхватила пирожное с блюда. — Вам следует поберечь себя, — сказала она, откусывая хрустящий белый бочок, — а я рада буду умереть за вас.

Она всерьез подозревала, что мы решим отравить короля и принцессу?!.

Мы все — я, мастер Лампрехт, мастер Римус и его помощник, с изумлением уставились на барышню-блондинку, пока она доедала пирожное, прищуривая глаза и всем видом показывая, как ей вкусно и сладко.

Бледное лицо принцессы порозовело, и если я что-то понимала, ее высочеству было неловко.

— Я никогда не осмелился бы покуситься на жизнь ее высочества или его величества, — напыщенно произнес мастер Римус, подкручивая ус. — Я, моя семья, и все мои предки на семь поколений, были преданы королевской семье…

— Кто же станет травить жениха, если надеется заработать на его свадьбе, — сказала я, перебив пафосные речи мастера Римуса. — Вы бдительны там, где не следует, барышня Диблюмен. Но мы понимаем — это ваша работа. Бдеть перед ее высочеством и его величеством.

«Милая Клерхен» поперхнулась, закашлялась, одной из фрейлин пришлось постучать ее по спине, и обе дамы взглянули на меня с укоризной.

— Что? — спросила я, приподняв брови. — Мастер Римус отравил пирожные, и вы уже умираете?