Милый мой Игнатиус - Олег Велесов Страница 31

— Вот как. В банк.

Голос прозвучал так себе, без энтузиазма, и если прислушаться и пошвыряться в интонациях, то не сложно обнаружить полнейшее нежелание помогать нам, что в принципе было ожидаемо. На кой бес такому человеку лазить по банкам, неприятности искать?

— Не о себе пекусь, — начал оправдываться жабоид. — Деньги что — пустота! Дело страдает! Василиса в лапах у врагов…

Константин Константинович продолжал хранить спокойствие, только поменял позу. Он сложил руки на груди и чуть склонил голову к левому плечу.

— Какая мне с того выгода?

— Выгода? — жабоид подавился. — Но как же? Ваша…

— Я не Ядвига, за спасибо помогать не стану. Ищешь помощи? Пожалуйста. Но что я буду иметь? Что в том хранилище?

Дмитрий Анатольевич потупил взор. По его обмякшей физиономии не сложно было догадаться, что говорить кому бы то ни было об артефакте он не рассчитывал. Ему по обыкновению хотелось и на троллейбусе прокатиться, и с кондуктором не встретиться, и если с Ядвигой Златозаровной подобное как-то прокатило, то в случае с Константином Константиновичем не работало совершенно.

— Что в том хранилище? — повторил хозяин уже с напором. — Говори правду, не юли, я всё одно узнаю.

— Кладенец Бояна, — потупившись, выдавил из себя жабоид.

Возникла тягостная пауза. Может быть, я не до конца понимаю значение кладенца для местного населения, я новик, и мне это простительно, но Константин Константинович самый что ни на есть урождённый мирянин. Он поднял палец к верху, потряс им, потом встал и сам тоже затрясся. Перевозбудился, болезный, куда только лоск девался. Широкими шагами он пересёк кабинет от стола к двери, вернулся, сел и снова поднял палец вверх.

Во время всей этой трясучей церемонии с поднятием пальцев ни один из нас не проронил ни звука. Я — потому что не понимал, что происходит, жабоид из почтения или страха перед хозяином, а Константин Константинович… Мне кажется, он пытался понять, что делать с полученной информацией. Жабоид рассказывал, что копий кладенца гуляет по Миру безмерно, штук шесть точно есть, от чего стоимость оригинала становилась воистину огромной, и завладеть истинным мечом жаждал каждый обыватель и мирянин. Хотя по мне без разницы оригинал или подделка, если подделка прорубает улочки не хуже оригинала, но для них, видимо, разница имела значение.

— Значит так! — Константин Константинович наконец-то принял решение. — Не тебе, — он уставился на жабоида, — убогому, владеть сим величественным предметом. Соплив ещё.

— Константин Константинович…

— Дослушай! Добудешь меч, принесёшь мне. Пришлю вам профессионала, он поможет. Взамен получишь копию. Тоже неплохо. И место… Ты в отдел артефактов попасть стремился?

— Стремился.

— Поспособствую. Ты! — это уже мне. — С тобой после. Ячейка в хранилище кому принадлежит?

— Моране.

— Вот же! — он едва сдержал рванувшееся из души негодование. — Мне клялась, что нет у неё. Ладно, разберусь. А вы покуда ступайте, Лёва за вами присмотрит.

Он щёлкнул пальцами, и на пороге возник прилизанный.

— Позаботься, — махнул на нас Константин Константинович и отвернулся, показывая, что аудиенция закончена.

Прилизанный повёл нас не наверх, к выходу из ресторана, а дальше по коридору, в сорокаватную темноту. Впрочем, не далеко. Через десяток шагов он толкнул дверь и жестом пригласил нас войти внутрь. Я поёжился: ох как мне не нравятся эти незнакомые комнаты, никогда не знаешь, что там сокрыто и какое счастье ждёт тебя внутри. Однако сомневаться в добрых намерениях Константина Константиновича резона не было, во всяком случае до тех пор, пока мы не добудем ему кладенец, поэтому мы вошли. Прилизанный закрыл за нами дверь, а мы оказались в помещении, заставленном нарами. Тюрьма? Вряд ли. Для тюрьмы дверь была слишком хлипкая, я мог бы надавить на неё плечом… И я надавил. Она открылась. Прилизанный даже не удосужился закрыть нас на замок, значит, мы точно не пленники. Тогда кто? Состоявшийся разговор показывал, что Константин Константинович в сотрудничестве с нами заинтересован. Мы партнёры? Но какой смысл заселять своих партнёров в комнату, похожую на тюремную камеру?

Пока я ломал голову над нашим статусом, Дмитрий Анатольевич преспокойненько разместился на нарах, благо застелены они были как нормальная кровать, и вроде бы задремал. Ничего плохого в окружающей обстановке он не видел. Я прошёл к длинному столу в центре камеры. По бокам стояли такие же длинные скамьи. Если это помещение и не являлось сейчас тюрьмой, то, несомненно, когда-то в прошлом могло использоваться в таком качестве, или хозяин планирует сделать это в будущем.

Дверь открылась, вошли две девушки в белых передниках. Каждая держала в руках поднос с едой. Вроде бы мы недавно завтракали чебуреками, но вид настоящей еды разжёг во мне аппетит. В Дмитрии Анатольевиче он тоже загорелся, и тот уселся за стол едва ли не быстрее меня. Девушки поставили перед нами подносы, пожелали приятного аппетита и скрылись.

На вид еда казалась очень красивой, аж страшно прикоснуться, а на вкус — обычный суп, кусок плохо прожаренного мяса с рисом, салатик из кальмаров. Компот. Взгляд мой случайно зацепился за тонкую вязь на бокале: владелец К. К. Бессмертный. Господи, то бишь, Великий Боян!

— Так это Кощей Бессмертный? Константин Константинович — Кощей…

— Тс-с-с! — приложил жабоид палец к губам. — Хозяин не любит, когда его так называют.

— А как он любит?

— По имени-отчеству. А то, что ты назвал, даже в мыслях не упоминай.

— Убьёт он меня что ли?

— Если убьёт — считай, повезло.

Дмитрий Анатольевич оглянулся с опаской, словно кто-то мог нас подслушать, и заговорил, прикрывая рот ладонью. Я навострил уши. Из его слов выходило, что Кощей с детства ненавидел своё родовое прозвище. За сильную худобу и бледную кожу дети часто дразнили его чахликом невмирущим, а он злился и строил обидчикам каверзы. Точно неизвестно, но утверждали, что любимым его развлечением было отрывать у крыс головы и подкладывать их одноклассникам в портфели. Выращивая в себе злобу, маленький Констик изводил учителей глумливыми вопросами, привязывал банки к хвостам дворовых собак и продолжал отрывать головы крысам. Шуму из-за этого выходило много, дети жаловались родителям, учителя директору, но шкодливому подростку, вошедшему в раж, всё было нипочём, знаменитая фамилия защищала его от любых наказаний.

Однако когда Кощеюшка подрос и поступил в институт магии, поведение его переменилось. Отец Кощея, тоже, кстати, Константин Константинович, а до этого дед, а ещё раньше прадед, входили в верхний состав Собора Первых, и нашему Константину Константиновичу так же предстояло со временем войти в него. Родовые обязанности обязывают, поэтому папа весьма радикальными методами объяснил сыну, что вести себя подобным образом чревато для дальнейшего роста карьеры, и Кощей преобразился. Он стал послушным, прилежным и в какой-то степени приветливым. Учился он с той же отчаянной злобой, с каковой до этого издевался над школьниками. Он по-прежнему изводил учителей вопросами, но теперь они поменяли направленность и касались исключительно получаемых знаний. Он стал первым среди учащихся, и учителя, видя тягу юноши к учению, всячески поощряли его стремления к совершенству. На выпуске имя Кощея стояло первым в списках, а сам он, преисполненный особого воодушевления, обещал посвятить себя науке и отправится куда-то за Кудыкину гору за новыми географическими открытиями. Набрали команду, Кощея назначили руководителем экспедиции…