Голем в Голливуде - Джесси Келлерман Страница 31

– Вы не похоронили.

– Я делал, что мог, стараясь не светиться, – сказал Людвиг. – Потом заболела жена и я откланялся.

– Кто сейчас ведет дело?

– Черт его знает. Наверное, никто. Кому охота связываться? Во-первых, все знают, что его не раскрыть, а во-вторых, придется общаться со мной – занудой, который со скуки всем проест плешь.

– Заманчивая перспектива, – улыбнулся Джейкоб.

– Ко мне уже привыкли. В моем распоряжении вагон времени и безлимитный межгород. Меня считают выжившим из ума козлом, что недалеко от истины.

– Еще с кем-нибудь в полиции стоит переговорить?

– Даже не знаю. Вы же понимаете, как оно все обстоит.

Джейкоб кивнул. Даже самая страшная трагедия потихоньку исчезает с газетных полос, потом из людской памяти и, наконец, из мыслей тех, кто обязан предотвратить ее повторение. Со временем напрочь забытая, она приютится у какого-нибудь Людвига, а сметливые копы станут прятать глаза, подыскивая себе дела попроще и плодотворнее.

А что остается Людвигу, ловцу химеры?

Чужое восхищение.

Чужое сочувствие.

Эхма, лет через тридцать все такими станем.

Людвиг закурил сигару и откинулся на банкетке:

– Момент истины. Какая ваша версия?

– Никакой.

– Будет вам. Не врите вралю. Вы проехали сто двадцать миль не затем, чтобы посмотреть мой катер.

– Поставьте себя на мое место, – сказал Джейкоб. – Что бы вы решили?

– Что бы я решил? Наверное, что жертва – сволочь, которая еще немало чего натворила помимо убийства этих женщин. И, видно, насолила другим сволочам, поскольку сволочи друг с другом хороводятся – сбиваются в стаи и пакостят. Этакая сатанинская лига по боулингу. Бывает, один уронит шар на ногу корешу, а то и разом всей своре, и тогда кореш или же кореша действуют в сволочном стиле: взбеленившись, отрывают ему голову.

– Нравится такая версия?

– Мне нравится тушеное мясо. А версия кажется убедительной.

– Кое-что я от вас утаил, – сказал Джейкоб.

Людвиг невозмутимо перекатил сигару во рту.

– Тот, кто замочил моего подопечного, оставил послание: «Справедливость».

Людвиг молчал.

– Еще раз поставьте себя на мое место. Что скажете?

– Вы хотели об этом умолчать?

– Что теперь скажете?

– Кто-то говорил «так на так».

Джейкоб не ответил.

– Наверное, я бы сделал тот же вывод, что и вы, – вздохнул Людвиг. – Но говорю вам, я знаю всех родственников жертв. Это не они.

– А приятели? Любовники?

– Не держите нас за олухов. Первым делом проверили дружков. О’Коннор их досуха выжал. Потом и я не раз придавил. Не подходят.

– Может, они не причастны к убийствам женщин, но могли за них поквитаться. А если они все же причастны к тем убийствам, придется вычеркнуть их из числа подозреваемых в моем деле, иначе выйдет полная ерунда.

– Они не причастны к любым убийствам, – сказал Людвиг. – Я отвечаю. Оставьте их в покое.

Замолчали.

Джейкоб уже хотел откланяться, и тут Людвиг вдруг спросил:

– Какой профиль вы предпочли?

– Не понял?

– Их два. Какой?

– Чего два?

Людвиг усмехнулся:

– Ладно. Проехали.

– Я не понял, – повторил Джейкоб.

– ДНК-анализ выдал два заключения. Сперма из заднего прохода и сперма из вагины. Абсолютно разные.

– Твою мать!

– Угу.

– Два человека?

Людвиг хмыкнул, пыхнув дымом.

– И вы хотели об этом умолчать? – спросил Джейкоб.

– Так на так, детектив.

– У вас интересное понятие о честности.

– Мне его привили там же, где и вам, – в лос-анджелесской полицейской академии. А что нечестного? Что хотели, то и получили: мою лапшу в обмен на вашу.

Джейкоб покачал головой:

– Есть еще чем поделиться?

– Сообщу вам имя моей тайной пассии.

– Послушайте…

– Сальма Хайек [26].

– Слово «справедливость» было выжжено в кухонной столешнице, – сказал Джейкоб. – На иврите.

– И что это значит?

– Я понимаю не больше вашего.

– Я вообще не понимаю. Иврит?

– Никто не сказал мне о двух субъектах.

– Ну да, помалкивали даже внутри конторы. Это есть в деле. Вы его прочли?

– Еще не успел.

Людвиг вздохнул. Потом загасил сигару, допил холодный чай и встал:

– Детский сад.

В тупике Эль-Кахона септет одноэтажных домов поклонялся пятачку расплавленного асфальта. Стало ясно, почему Людвиг предпочитает катер, – на воде было градусов на пятнадцать прохладнее.

В доме были закрыты жалюзи, во всю мощь работал кондиционер. Людвиг потрепал по голове вялую овчарку и провел Джейкоба в кухню:

– Одну минуту.

Джейкоб рассматривал фотографию, прислоненную к кофеварке. В семействе Людвигов были сплошь блондины: белизной волос хозяйка не уступала мужу, а сыновья их были вылитые перепевщики братьев Нельсон [27]. Свежие тюльпаны над раковиной подразумевали, что миссис Л. оправилась от хвори, вынудившей мужа уйти в отставку. Во всяком случае, чувствовалось присутствие женщины. Подруга? Новая жена? Нет уж, лучше не спрашивать. Возможно, все счастливые семьи похожи друг на друга, а каждая несчастливая семья несчастлива по-своему, но поскольку счастливых семей не бывает, спрашивать себе дороже.

С картонной коробкой в кухню ввалился Людвиг. Плюхнул ношу на стол и потянулся, прогнув спину:

– Перед уходом я все скопировал.

– Помощь нужна?

– Не откажусь.

Всего было тринадцать коробок – по одной на каждую жертву плюс еще четыре. В гараже, где они хранились, Джейкоб заметил выгороженный уголок – сквозь щель в занавесках виднелись верстак и фанерный стол.

Вспомнились рабочий закуток Вины и ответ Людвига на репортерский вопрос о планах на досуг.