От десятой луны до четвертой - Юлия Галанина Страница 33

Мертвый то есть…

Или какой?

Я попятилась и наступила на собственный хвост.

Слава хвостам во веки веков! Если бы не это, я бы, наверное, так бы безвольно и пятилась, пока он меня не настиг. А что бы тогда произошло, мне и представлять не хочется. Достаточно того, что я уже почувствовала.

Боль вернула меня к жизни, я лихо развернулась на месте и пустилась наутек. Обратно к казарме. Это было как в дурном сне, когда, кажется, бежишь-бежишь изо всех сил, и все равно топчешься на месте, словно стреноженный конь.

Вот так, на бегу, я со всего маха врезалась в Янтарного, который все-таки вышел меня проводить. И сбила его с ног.

— Ты чего? — только и вымолвил он, вставая.

— Чего, чего! — зашипела я. — Смотри!

И переместилась за спину охраннику. Сразу стало куда легче. Пусть они там разбираются, а я тем временем удеру.

Разбираться с бывшим начальником Янтарный не стал. Уразумев, что по саду гуляет оживший мертвец, он схватил меня за руку, и мы уже вдвоем рванули к крыльцу.

Входная дверь придавила подол моей юбки. Я просто взвыла от отчаяния, в полной уверенности, что вот тут-то мой печальный конец и наступит.

Янтарный испугался меньше, ему по роду службы так положено, поэтому он, не теряя головы, приоткрыл дверь, выдернул мой подол и снова захлопнул ее, замкнув на все запоры.

Очутившись в караульной, он хотел было поднять всех по тревоге, но вспомнил, что не один и сдержался: мое присутствие здесь было лишним, по Уставу неположенным.

В окно, от которого я пряталась за шкафом во время чаепития, было видно: начальник охраны, цвет лица которого поражал интересной бледностью, целеустремленно шагал к казарме. Веки у него были подняты, но глаза затягивала какая-то полупрозрачная пленка, слабо светящаяся зеленоватым светом. Зрелище это вызывало тошноту.

Янтарный второй раз поднял кавалера Шестой. Не знаю уж, как он ему объяснил, но тот без вопросов прильнул к окну. Похоже, его тоже чуть-чуть не стошнило.

Открыв уже знакомый шкаф, Янтарный вручил мне длинный плащ, в котором стоят караульные ночью на стенах.

— Накинь и пошли! Быстро.

Завернувшись в плащ, я заспешила вслед за ним. Мы вышли из казармы другой дверью, ведущей в двор между внешними стенами и круглой оградой. Чтобы попасть к дортуарам, надо было сделать изрядный крюк. Шли мы молча.

Миновали ворота, завернули за угол Главного Корпуса.

Дошли до дортуаров. Мне осталось только забраться в окно, и вдруг в голову пришла интересная мысль.

— Слушай, Янтарный, — сказал я охраннику. — А ты мне нравишься.

Подумала и решила, что много лести не бывает.

— Очень нравишься. Научи меня стрелять из арбалета, а?

В ответ Янтарный почему-то только выругался.

— А-а, тогда спокойной ночи! — сказала я и полезла в окно.

Наутро весть о том, что ночами по пансионату бродит нежданно оживший начальник охраны, взбудоражила Пряжку. Причем появилась эта весть без всякого моего и охранников участия.

Потыкавшись в дверь казармы, живой мертвец убрался восвояси, вышел из сада, тем же путем, каким шли мы с Янтарным, прошел до Главного Корпуса и пошел себе бродить вдоль него, заглядывая во все окна по пути. Эффект получился впечатляющим.

Наутро соседняя с нами комната в полном составе отказалась выходить на занятия и вообще покидать помещение.

Наша надзидама, у которой при жизни начальника охраны был с ним роман, впала в истерику, продолжавшуюся от без четверти Часа Филина до половины Часа Ибиса, то есть практически весь день.

Остальные надзидамы и Магистры, которым посчастливилось узреть с той стороны окна бледно-зеленую физиономию начальника охраны, заглушили чувство страха весьма распространенным и доступным способом, прибегнув к слезке в больших количествах.

Квартира Серого Ректора была на втором этаже здания, и, в отличие от наших дортуаров и спален преподавательского и воспитательского состава, он до утра оставался в блаженном неведении о размерах катастрофы, постигнувшей пансионат.

Новый начальник охраны объявил "особое положение на территории гарнизона", и по Пряжке заходили вооруженные до зубов патрули, хотя к чему были такие крутые меры, Медбрат знает!

Старый начальник охраны был не дурак, прикинулся ветошью и днем в крепости не отсвечивал.

Почему он сначала объявился в районе сада, тайны тоже не составляло: сад являлся прямым продолжением крепостного кладбища.

В западной части сада был спуск в катакомбы, где на нескольких ярусах лежали останки рядовых, а рядом возвышался десяток грубо сложенных склепов для лиц более высокого ранга.

Правда, раньше бродить в непотребном виде никто из постояльцев кладбища не пытался.

С чего это начальнику охраны взбрело в распухшую голову так себя вести?

Похоже, он застрял между тем и этим миром, прямо как на стене между штырями. Неужели и тут пузо помешало? Или по каким-то другим причинам? Но как ни гадай, нам от этого было не легче.

Поэтому и пятая ночь у нас прошла без сна.

Мы сидели на кроватях в ночных рубашках, завернутые в одеяла, и клевали носами. Чуть раздавался малейший шорох, как все подскакивали, словно ошпаренные, и начинали голосить на всю Пряжку. Наши вопли подхватывали соседние дортуары, и на уши становился весь нижний этаж восточной четверти.

Магистры и надзидамы опять налегали на свое успокоительное, на вопли спешила улицы патруль, шум увеличивался, и на месте бывшего начальника охраны я бы сбежала из крепости в места поспокойнее.

Но он продолжал бродить, ловко увертываясь от патрулей.

Похоже, его тянуло к окнам.

А как на грех, окна в Главном Корпусе были большие и высокие, в целях экономии штор на них не было и прикрыть их было нечем. Вот и пялились мы в темноту, в ужасе ожидая увидеть с той стороны зеленоватое мерцание затянутых пленкой глаз.

Утром всех шатало от усталости, но руководство пансионатом пыталось делать вид, что все идет как надо, потому что ни в каком Уставе не было сказано, что делать, если мешает спать покойник.

И нас безжалостно отвели на занятия.

А что, на это стоило посмотреть.

Бурый Магистр со сведенными к носу глазами что-то бормотал на кафедре заплетающимся языком, перегаром от него разило, как от последнего сапожника.

Надзидама (не наша, та отлеживалась в лазарете после нервного срыва) сидела неестественно прямо и тихонько икала. Приличное воспитание не позволяло ей пахнуть так же, как Магистру, поэтому она прополоскала рот ароматной эссенцией, что ей, впрочем, совершенно не помогло.