Стигма ворона 4 - Ник Гернар Страница 34

— Я? — недоумевающе проговорил Шаккан. — Но я... Как я? Нас ждет арена, и...

— И ты победишь!..

Старик тяжело дышал, будто ему не хватало воздуха.

— Дядюшка, тебе плохо! — воскликнул Шаккан, вскакивая со своего места. — Я позову стражу, тебе помогут!..

— Стой, безумец! Подойди сюда. Мне уже никто не поможет... — он попытался встать следом за Шакканом, чтобы удержать его, но едва не упал, теряя координацию.

Юноша бросился к старику, подставляя плечо.

Аливий крепко вцепился в приемыша скрюченными пальцами, как коршун в добычу.

— Возьми род в свои руки... — проговорил Аливий. — Унаследуй все, что тебе положено...

— Но я не смогу, — испуганно проговорил Шаккан. — Я же — дингир! И должен умереть...

— Ты не умрешь, — прохрипел Аливий. — Они не посмеют. Они не смогут! Ты победишь и займешь мое место, потому что ты станешь единственным носителем девятой акады! А носителей великих акад... не приносят в жертву! Слышишь, мальчик? Ты — последний из рода Аррумуса!..

Ноги старика подкосились. Шаккан не смог удержать его, и тело Аливия сползло из некрепких рук на пол.

— Тебе нужен лекарь, — испуганно пробормотал Шаккан. — Тебе срочно нужен лекарь!..

— Шаки... Ты — младенец в теле пятнадцатилетнего мужчины... — с трудом ворочая языком, проговорил Аливий. — Я сам принял яд. Только что. А перед этим я... — его дыхание на мгновение прервалось, в груди что-то захрипело. — я собрал на себя все стигмы нашей акады... Прими свое наследство, дитя. И, если будет нужно, убей любого, кто попробует тебя... тебя... остановить. Прими насле...

Договорить Аливий не смог.

Судорога прошла по всему телу старика, глаза закатились...

И в это самое мгновение Шаккана будто ударило молнией. Он дернулся и слабо вскрикнул, выпуская мертвое тело из рук.

Хватая ртом воздух, юноша застонал, не в силах выдержать тот жар, что мгновенно наполнил его до краев.

Внутри все пылало. Казалось, внутренние органы и кости от такого огня должны были расплавиться, сгореть, превратиться в прах. Но сердце билось все сильней и уверенней, кожа сияла золотом, на руках, плечах, на груди и спине будто бы чей-то раскаленный клинок рисовал морозные узоры...

Тут двери открылись, и в каморку вбежали стражники.

— Твою мать! — выругался один из них. — Ты что сделал со стариком?!

Он подскочил к Шаккану, но, взглянув на юношу, надсмотрщик вдруг онемел и отступил.

Потому что теперь перед ним был вовсе не тот безобидный пленник, которого пять минут назад он привел сюда.

Кожа юноши сияла раскаленным золотом — точно так же, как и широко распахнутые огромные глаза и ресницы. Даже его волосы казались сотканными из золотистых нитей.

— Я ничего ему сделал, — сказал он. — Я любил его всем сердцем. Но он умер.

— Святые акады... — дрожащим голосом проговорил стражник. — Нас всех четвертуют... Как пить дать — четвертуют!

Шаккан, наклонившись к Аливию, закрыл ему глаза и на прощание крепко прижался губами к еще не остывшему лбу.

Потом поднялся.

Свечение, только что переполнявшее Шаккана, постепенно угасало.

— Отведите меня обратно, — попросил юноша. — Я очень устал.

— Но как я могу, господин? — пробормотал, заикаясь, стражник. — Как я могу теперь?..

— Я не господин, — приободряя своего конвоира, сказал Шаккан. — Просто нечаянно унаследовал то, что изначально мне не предназначалось.

— Но как можно... Как можно одного из двенадцати глав запереть в темнице?.. — с мукой в голосе отозвался стражник.

— Эй, ты там чего застрял? — раздался из-за двери голос его напарника. — Давай живей!

Шаккан грустно улыбнулся своему тюремщику, вдруг испугавшемуся внезапных регалий своего подопечного.

— Ничего. Я ведь дингир. А дингирам совет приказал находиться здесь пока не будет брошен жребий. Так что идем.

Тот кивнул и почтительно отступил в сторону.

— Прости, господин...

Когда Шаккан вышел в коридор, он уже мало чем отличался от того юноши, которого только что привели на встречу.

Вдвоем стражники тихо поругались над мертвым телом, решая, как с ним поступить. Потом, опасливо поглядывая на Шаккана, отвели узника обратно в темницу.

Как только двери снова залязгали, Червь мгновенно поднялся со своего места.

— Живой! — выдохнул он.

Гидра что-то проворчал по поводу того, что вот опять бессовестные соседи не дают ему спать, но по его довольной физиономии было видно, что он тоже рад возвращению Шаккана.

Червь довольно хлопнул смущенно улыбающегося паренька по плечу.

— Чего они от тебя хотели?

— Мой дядя устроил нам встречу.

— Ясно, — кивнул Червь.

А Гидра сразу обеспокоено зашевелился на своем мешке.

— Какую такую встречу? Зачем? — спросил он.

— Не суетись, — одернул его Червь. — Тебя это не касается.

— Ну уж нет, это касается всех нас! — возразил Гидра.

— Мой дядя умер, — с горечью отозвался Шаккан, шмыгнув носом. — Теперь я — совсем сирота...

— В смысле?.. — не понял Гидра. — Ты же только что сказал, что он устроил вам встречу?..

— Да. И на встрече его не стало, — бесхитростно ответил Шаккан.

— Что?! — почти вскричал воин. — А кто же тогда... Кто принял его стигму?..

— Стигма перешла к младшему представителю рода по закону, — спокойно отозвался Червь. — Если, конечно, наш Шаккан не сообразил, что можно попытаться принять ее в себя, и тогда у него появились бы все шансы выжить на арене.

— Я не сообразил, — честно отозвался юноша. — Но по закону... По закону я — младший представитель рода Аррумуса. Так что...

— Да ладно?! — выкрикнул Гидра и грубо выругался. — А я говорил тебе, Червь — эти богатенькие из золотых, мать их, колен, всех остальных поставят раком! Для них закон не писан! Они накачивают своих представителей...

— Прекрати, — резко оборвал приятеля Червь. — Такими словами ты позоришь собственную доблесть, проявленную в прошлом!

— Это я-то позорю? Я буду сражаться честно, теми стигмами, какие сам приобрел! В отличие от некоторых!

— Честно сражаться с таким младенцем, как Шаккан? — приподнял одну бровь над раскосым глазом Червь.

— Теперь он не младенец, а наследник рода!

Червь пожал плечами.

— Ну вот теперь и посражаемся. А то, признаться, мне было как-то не по себе от мысли, что жребий может выбрать Шаккана мне в противники. Я бы не смог поднять оружие против того, кто не в состоянии защитить себя.