Ветхая ткань бытия - Константин Бояндин Страница 34

— Возможно, потребуется прибегнуть к некоторым… экспонатам, — сухо закончил Рамдарон и ректор Альор, считавший себя человеком уравновешенным, вновь вздрогнул. — Мне необходимо ваше разрешение.

— Разумеется, — ответил ректор, несколько ошарашенный. — Неужели дело настолько… запутанное?

— Весьма, — кивнул Рамдарон, и в тот день о делах более не говорили.

Но ректор смог успокоиться далеко не сразу. Если таким специалистам потребовались артефакты из Парка… да, верно, ситуация непростая.

Вот он, главный недостаток кабинетной работы. Думал, что прекрасно разбираешься в происходящем и в состоянии сохранять самообладание — и тут же убеждаешься, что это не так. А вот Рамдарона воистину ничем не удивишь.

* * *

— Ну что же, сегодня значительно лучше, — Пятый посмотрел на то, что получилось у его напарника (и ученика) и одобрительно кивнул.

Хиргол не был о себе столь высокого мнения.

Задание было довольно простым (с точки зрения Пятого): взять готовую «заготовку» той птахи, при помощи которой он совершил краткое путешествие к острову — тогда ещё, на корабле — и оживить её.

Тут-то и стало очевидно, что между описанием процесса на бумаге и его воплощением лежит огромная пропасть. Первые десять раз вообще ничего не получалось. Хиргол извёл уйму дорогостоящих реагентов, но Тнаммо не выражал неудовольствия.

— У меня получалось не лучше, — сообщил он после восемнадцатой неудачи и ободряюще улыбнулся. — Давай-давай! Достаточно, чтобы получилось хотя бы раз.

Хотя бы раз! Хиргола уже тошнило от едкого запаха магической смеси, которую приходилось готовить каждый раз заново. А ногти, похоже, придётся отмывать от пурпурного цвета несколько дней подряд.

… На последней неделе, стоило Пятому завершить обустройство дома (крепости), начались странности. То он, то Альмрин куда-то пропадали. Хиргол, в чьи тайные предписания входило следить за всеми действиями своего наставника, впадал порой в отчаяние: понять, куда они деваются, было невозможно. Да и крепость… Сколько в ней было проходов, коридоров, потайных ниш и тёмных переходов за ними! Он попытался было исследовать их ночью, когда Пятый спал, но услышав однажды за ближайшим поворотом чьё-то могучее дыхание, испугался так, что добрые пять минут не мог сдвинуться с места, и уж тем более издать хоть какой-нибудь звук. Он не понял, когда обладатель жуткого дыхания покинул свой пост, да и, откровенно говоря, не горел желанием это выяснять. Добрался до кровати и погрузился в тяжёлый сон.

'Anio Yarrad Klangottha'… Как трудно выговорить проклятое заклинание, ни разу не споткнувшись! И беда-то в том, что по частям заучивать его запрещено. А он, глупый, гадал, зачем последние два месяца перед отправлением его заставляли зубрить длинные, бессмысленно звучащие фразы — добиваясь того, чтобы они запоминались — хотя бы на краткий срок — сразу же по прочтении.

Теперь ясно, зачем. Но лучше от этого не становится.

… Overviel Cinguddarha… ' Проклятие! 'Cinguddar-rа', конечно же!

Малиновое свечение, начавшее было разгораться вокруг неподвижной «птицы», тут же померкло. Хиргол едва не хватил по ней кулаком со всего размаха.

— Десять минут перерыва и повторим, — услышал он голос Пятого сквозь туман в голове. Именем всех богов, как он ненавидел его в этот миг!

… На восьмой день (когда Хиргол был совершенно уверен, что Пятый сошёл с ума, и вместо выполнения тайной задачи сводит в могилу собственного ассистента) где-то ближе к обеду (мечты о котором были почти непереносимы ближе к полудню) всё неожиданно получилось.

Толком Хиргол ничего не понял. Заклинание, которое походило на опасную и ужасно проворную змею, которую нужно было во что бы то ни стало удержать вертикально на кончике хвоста, выговорилось чётко и без помех. На какой-то момент юноша пережил ощущение, равного которому по мощи и ясности ему испытывать не доводилось. Впоследствии он подобрал множество эпитетов к его описанию и даже посвятил этому моменту главу в своей книге, но в тот, первый раз…

В тот миг Хиргол осознавал, что понимает, как устроен мир, и чего от него можно добиться. Всё стало на свои места, и вместо безобразной и бессмысленной груды обломков перед ним собралась одна, прекрасная и сияющая картина. Он, Хиргол, был всемогущ. Но миг этот тут же прошёл, а вместе с ним — чувство силы.

Птица вздрогнула и, открыв крохотные глаза, недоверчиво взглянула на того, кто её оживил.

Хиргол от неожиданности отпрыгнул прочь от стола и с грохотом повалился на пол вместе со стулом.

Поднявшись на ноги, осторожно взглянул на стол. Птица прыгала по нему, вглядываясь в щели между досками — видимо, искала, что бы съесть. Хиргол рассмеялся и птаха, испуганная, тут же исчезла в открытом окне. Ветер, поднятый её крыльями, сдул со стола все бумаги. Юноша бросился их подбирать.

— Не суетись, — раздался над ухом добродушный бас и Тнаммо положил руку ему на плечо. — Всё, ученик. Самое страшное позади. Теперь иди отдыхай, и чтоб ближайшую неделю я тебя в лаборатории не видел.

Хиргол едва не обнял его — настолько сильно кипели в нём самые разные чувства. Но вот улеглись и они. Прежней неприязни к Пятому он почему-то не испытывал, и не мог её вызвать никаким усилием воли. Как странно!

Очень хотелось знать почему, поскольку в его тайном предписании были пункты, исполнить которые в противном случае он просто не смог бы. Хиргол некоторое время прислушивался к сумятице мыслей в своей несчастной голове, но в конце концов решил предоставить всё судьбе.

— А как же… птица? — спросил он, прежде чем отправился выполнять приказание.

— Пусть живёт, — было ответом. Тнаммо стоял у окна и задумчиво глядел наружу. Неведомо откуда возникший Альмрин стоял у него за спиной послушной тенью. — Она заслужила это, не правда ли?

Чем ближе Гость приближался к западной границе Зивира (которая, если верить Правителю и его соратникам, состояла из топкого, смертельно опасного бесконечного болота), тем сильнее мучили его сомнения.

Прежде всего, сомнения в реальности происходящего. Нет, конечно, он помнил, как его зовут; тайной для него не являлось, кем и чем он был в своём родном мире (вспомнить который, однако, во всей полноте не удавалось). Практически все события, произошедшие с того момента, как он вышел из Ворот (для которых в голове у Гостя постоянно витало другое название), сохранились в его памяти.

Но сам Зивир казался ненастоящим. Нет, не то слово. Неправильным. Хотя и это слово не вполне подходит. Как-то это чувство можно было описать следующим образом: прежний Зивир не мог стать тем, чем он стал.

В этом Гость был уверен абсолютно.

Мысли о том, почему это утверждение казалось ему справедливым, вели к следующему выводу, не дававшему ему покоя.

Всё зависело от того, был ли рядом Правитель со своими друзьями или же Гость оставался один. Звучало это дико… но, вне всякого сомнения, было правдой: когда Правитель был рядом, Зивир выглядел по-другому, когда Гость оставался один (для чего, конечно же, невозможно было дать чёткого определения), Зивир таинственным образом менялся.