Железные Волки. Время секир - Александр Кудрявцев Страница 36

Боян повернул голову.

– Не торопись, певец! – раздался звонкий голос с другой стороны, что принадлежал коренастому широкоплечему парню с быстрыми, задорными глазами. Он был одет поскромнее, его пояс украшали не драгоценные накладки, а дорогой меч, два ножа и большая секира с золотой проволокой. Видно было, что их хозяин преуспел не в торговом, а военном деле. – Идем лучше ко мне в гости. Стол Храбра по прозвищу Козленок не то чтобы очень богат, но за ним можно услышать множество славных историй!

Пока Ратмир пытался сообразить, с кем из них опаснее ссориться, купец сдвинул брови и кивнул. Из-за его плеч показались два вооруженных человека. Они положили руки на топоры за поясом, и вид их не предвещал ничего хорошего. На это Храбр Козленок лишь усмехнулся и неспешно достал сверкнувший на солнце меч.

Обе стороны уступать не привыкли. Дело грозило обернуться кровавой дракой. Заинтересованных зрителей вокруг значительно прибавилось.

– Вещун пойдет со мной, – прогудел купец.

– Пока яйцо не снес, не кудахтай, Полюд, – ответил его соперник.

– Не стоило тебе это говорить, – сказал тот.

Воины Полюда бросились на Храбра. Козленок легко увернулся от свистнувших в воздухе секир и поднял меч. После двух следующих ударов на землю упала пара срубленных топорных лезвий.

– Следующими будут ваши головы, – сказал Козленок. Он весело улыбался. Удовольствием от драки лучилось не только его лицо, но и блестевшие на солнце редкие светлые усы, гладко бритый подбородок и будто бы поднявшиеся дыбом короткие волосы, обритые над висками.

Люди Полюда достали из-за поясов длинные кинжалы. Козленок взвизгнул от радостного ожидания и приготовился к бою. Толпа взволнованно зашумела, и кто-то уже начал принимать ставки.

– А может, братки, вы сначала меня спросите? – сказал Боян, но его слова утонули в человеческом гуле.

– Остыньте, – раздался негромкий голос, удивительным образом перекрывший гомон целой толпы.

В наступившей тишине люди почтительно расступились перед всадником в кольчуге и красном плаще. На поясе горело яблоко золоченого меча в широких кожаных ножнах, из-под шлема серебрились седые волосы. На изборожденном морщинами и шрамами лице чернела повязка, скрывавшая искалеченный глаз. Второй смотрел прямо и твердо.

Человек взглянул на Бояна, задержался взглядом на лице Ратмира.

– Рассуди нас, воевода, – почтительно обратился к нему Полюд. – Спор у нас вышел, к кому певец жить пойдет. Я первый сказал, что…

Воевода поморщился, и Полюд тут же умолк. Одноглазый повернулся к притихшему Козленку:

– Почему покинул пост?

– Так я рядом тут совсем… – тихонько пробормотал он.

– За свое козлиное непослушание, – отчеканил тот, – неделю горшки в гриднице [19] мыть будешь.

Люди Полюда заржали и осеклись под взглядом единственного глаза.

– Всем разойтись. А вы, – воевода посмотрел на Бояна и его спутника, – со мной пойдете. Разберемся, что за птицы. Не успели на берег сойти, уже народ смущают.

– Мы просто… – начал было Боян.

– За мной, – сказал, не оборачиваясь, воевода.

Ратмир сжал руку товарища. С воеводой лучше было не спорить.

Сначала они миновали капище, где возвышалась огромная статуя из дерева. На прибывших путников взирал из-под нахмуренных бровей гигантский муж в кольчуге. Семь лиц было у него под одним шлемом и семь мечей висело на широком поясе. Восьмой клинок, прибитый к статуе большим бронзовым гвоздем, крепко сжимала дубовая рука.

Хозяин Ладоги чтил воинственного славянского бога Руевита, который видел все стороны света и всегда был готов к сражению.

Палаты князя представлялись Ратмиру огромным дворцом из дерева, украшенным резьбой и серебряными фигурами, – что-то наподобие дома Браги Сигурдсона, любившего пышность во всем. И он удивился, когда буланый конь воеводы остановился перед простой избой о двух этажах.

Воевода молча кивнул страже у ворот из нетесаного бруса и вошел, поманив за собой спутников. Стражник вытащил из ножен Ратмира меч, забрал у Бояна небольшой ножик, еще раз оглядел их с ног до головы и махнул рукой. Они прошли холодные сени и поднялись по лестнице на второй этаж.

Гостевой зал оказался полутемным помещением с едва теплившейся в углу каменной печью. Почетное сиденье находилось у самой дальней стены, увешанной круглыми щитами, копьями и топорами.

Воевода остановился на пороге, ожидая приглашения войти.

– Не мешкай, Хравн, – раздался скрипучий голос, – тебе не нужно моих разрешений.

Воевода склонил голову и подтолкнул друзей вперед. Те послушно двинулись к княжескому престолу, откуда взирал на них хозяин Ладоги.

Он сидел, чуть сгорбясь, небрежно вытянув длинные ноги в красных дорогих обмотках. Сапоги из телячьей кожи валялись рядом. Узловатые пальцы руки задумчиво трогали длинные седые усы на сухом, словно высеченном из коричневого камня, лице. Мутноватые голубые глаза равнодушно скользнули по лицам вошедших.

– Он, – палец ткнул в направлении слепого, – пусть подойдет.

– Подведи, – шепнул Боян.

Ратмиру показалось, что его голос почему-то дрогнул.

– Здравствуй, Ратибор Стоянович, – сказал Боян, кланяясь в пояс подавшемуся вперед князю, который старался рассмотреть лицо гостя.

– Здравствуй… – ответил тот и, отчего-то помедлив, продолжил: – Боян.

– Воевода твой говорит, мы народ смущаем. Неправда это, – мягко сказал певец. – Не смущаем, а волнуем. Песни, они для этого ведь и созданы…

– Сколько тебе зим? – вдруг перебил Ратбор.

– Сороковую отметил, княже, – улыбнулся тот. – А ты, может, песню про себя заказать хочешь? Или стих торжественный? Могу сочинить историю о любом из зверей, – он кивнул на стену, – на твоих щитах.

Князь поднялся и, переступая босыми ногами по доскам пола, подошел к певцу.

– Боян, – голос повелителя Ладоги князя Ратибора, сына Стояна Гремящего, дрогнул.

Слепой улыбнулся. Воевода разинул рот и застыл от удивления. Ратмир переводил взгляд с певца на князя, пытаясь понять, что происходит.

– Я уж думал, не признаешь, – сказал Боян и добавил негромко и осторожно, будто пробуя на вкус новое слово: – Отец…

Ратибор сгреб хрупкого певца в объятия.

– Прости меня, – прошептал он и, забыв, что на него смотрят чужие, глухо зарыдал. Плач бухал из него, будто сухой хриплый кашель.

– Я никогда не держал на тебя зла, – сказал Боян, осторожно пытаясь выбраться из хватки князя.