Сказание о Доме Вольфингов - Уильям Моррис Страница 36

Всё казалось ему прекрасным. Иногда Тиодольф оглядывался и по левую руку от себя видел длинную долину с узким входом, где тёк ручей и тёмные тисы прижимались к скалам. По правую руку тот же ручей, журча, петлями спускался с уступа большого холма. Над головой воина поднималась луна, а откуда-то снизу доносились свист ржанки и трели кроншнепа, чётко слышные спокойным тихим вечером. Где-то далеко раздавались приглушённые голоса его товарищей, оставшихся на вершине, звуки песен и перекличка охраны. Это тоже была часть милой его сердцу жизни, повторявшаяся снова и снова. Тиодольф улыбнулся, почувствовав счастье. Он любил грядущие дни, он страстно ждал их, как юноша на месте свидания ждёт звука девичьих шагов.

Так сидел Тиодольф, и мечты отгоняли от него беспокойство. Наконец, сон одолел князя, и великий воин Вольфингов начал клевать носом, словно старик в углу у печи. Он заснул, и волнения его улеглись, но вместе с этим всё стало казаться ему пустым и глупым.

Вскоре он вздрогнул и проснулся. Стояла глубокая ночь. Ветер совсем стих, и все звуки, кроме журчания ручейка и то и дело раздававшихся криков дозорных, казались глуховатыми. На небо поднималась луна. Лунные лучи отражались в каждой волне небольшого озера перед Тиодольфом, и казалось, что оно светится. Запруда наполнилась до краёв, и вода теперь перетекала через плотину. Тиодольф поднялся с камня, снял боевые доспехи, бросил Плуг Толпы на траву рядом с собой и решил искупаться, но, будучи ещё сонным, задумавшись, остановился. В это время плотина не выдержала, и течение выбило один из камней, а затем другой, потом ещё два или три, а после мягким ударом столкнуло все, и ручей с плеском побежал по долине, за минуту или две заполнив все маленькие впадины. Тиодольф, тихо посмеявшись этому, перестал расстёгивать котту, прилёг на траву рядом с камнем и, оглядев долину, сразу же заснул. Снов он не видел.

Когда он снова проснулся, ещё была ночь. Но луна стояла низко, и в небе над холмом уже появились первые проблески зари. Тиодольф какое-то время лежал, собираясь с мыслями и стараясь вспомнить, где он, как обычно бывает с людьми, проснувшимися после глубокого сна. Затем он вскочил на ноги и оказался лицом к лицу с женщиной. Кто же она, как не Солнце Леса? Тиодольф не удивился. Он протянул руку и дотронулся до неё, хотя ещё не вполне сбросил с себя тяжесть сна и не вспомнил всего, что случилось с ним вчера.

Женщина немного отстранилась от воина, и взгляд Тиодольфа прояснился. Он увидел, что она была босая, в лёгком чёрном платье. На руках её не было золотых колец, на шее не было ожерелья, а на голове – короны. Но она выглядела столь прекрасной на исходе этой ночи, что он вспомнил её красоту, открывавшуюся в солнечном свете дня. Воин громко рассмеялся, радуясь встрече, и спросил: «Что случилось, Солнце Леса? Или это такой новый обычай твоего рода и всех божеств – одевать невесту как только что пленённую невольницу или как женщину, потерявшую всю родню и ставшую бродяжкой? Кто же тогда будет стремиться в Жилище Асов и взбираться к Дому Богов?»

Солнце Леса отвечала ему, не подходя ближе, но таким нежным голосом, какой способен проникнуть в самое сердце:

«С последней нашей встречи поселилась Глухая грусть в моей груди. Со смертью Тебе приятны игры, ты считаешь Весёлыми подобные забавы. Я знаю твоё сердце – в нём отвага Живёт, и ты, в защите не нуждаясь, Моё разрушишь счастье. Верно, воин, Невольница перед тобой предстала — Невольница печали. Злое горе Меня одежд лишило и терзало Насмешками. И верно – божество Перед тобой, но божество не в силах Любовь к тебе преодолеть, о, смертный».

Она посмотрела на него с тоской, некоторое время оставаясь на месте, но, наконец, не сумев сдержать себя, подошла к нему, взяла его руки в свои, поцеловала его в губы и, лаская, произнесла:

«О, где же твои раны, милый мой? Как отвернулись копья от груди, Когда война шумела, словно буря, Когда сильнейшие вступили в смертный бой С сильнейшими? Сегодня миновало… Но что расскажут завтра о тебе? Быть может, разнесётся слух, что умер Могучий Тиодольф, едва лишь битва Успела разгореться. Скажут люди: Неверными его удары были, И вот уж тело мёртвое лежит В пыли дорожной. Жизнь, что вечно людям Светить должна, разбилась, прервалась».

Тиодольф ничего не ответил, а только улыбнулся, но не её словам, а приятному голосу и прикосновениям рук. Эта женщина испытывала такую сильную любовь, что сама печаль преображалась силой этой любви. Солнце Леса продолжила:

«Ты говоришь, бродяжка я. Послушай — Нет места божеству среди богов И не найдётся на земле приюта, Коль радость умерла в груди. Грустит И человек, но грусть его прервётся Со смертью. А печаль богов бессмертна. Бродяжка я. Когда в твоих объятиях Впервые безмятежно я лежала, Во мне угасло божество, и славы Я только для тебя желала в жизни. Передо мной до дня последней битвы К богам закрыты двери. Мою душу Пленил могучий воин, и он бросит Её во тьму, сам погрузившись в бездну. Ты по пустой земле пройдёшь, где зёрна Никто не сеет. За тобою следом Пойду твоей невольницей к кургану, Где ты, такой любимый и желанный, Останешься навеки! Есть ли польза Просить у горсти тлеющих костей Любви и помощи? У них нет чувств и мыслей — Вот, Тиодольф Могучий, чем ты станешь! Такой родной и близкий – кучкой праха!»

Он, нежно лаская её руки и плечи, с любовью ответил:

«Я Тиодольф Могучий, мудрый воин, Но я не вижу этой мрачной, тёмной Безрадостной могилы, нет, мой взгляд, Пронзив века, любуется весельем Прекрасных юношей и дев из рода, Что Домом Вольфингов зовётся. Каждый день Я вновь рождаюсь в песнях и преданьях, В самой их жизни – каждый новый день. Я с ними связан, я звено цепи, Скрепляющей прошедшее с грядущим, Но ветхости могильного кургана, Где нет ни сумерек, ни светлых дней, Мне видеть не дано, как ни стараюсь. Сей образ растворяется в другом: Я вижу пир, Рог Памяти над залом Подняли, чтобы выпить за героя, За Тиодольфа Старого – и с теми, Кто празднует в кругу своих родных, Могучих Вольфингов, я буду вечно жить. И с тем юнцом, что жаждет ярой битвы И видит по ту сторону стола Мечей калёных пламенную жатву — В его виденье будет Тиодольф, Что прежде появления на свет Того юнца, за Вольфингов отдал Свою могучую, стремительную жизнь».

Когда он закончил, Солнце Леса рассмеялась. Голос её был нежным, но смех – горьким. Она сказала: