Черная богиня - Константин Вронский Страница 39

— Да прикончат они где-нибудь в углу мальчишку. Эти ваши жрецы… — наконец отозвался он. — А смерть его наоперацию спишут.

— Вот этого-то я и боюсь больше всего! Я уже говорил об этом Холодову. Мне только неясно, что он собирается делать, чтобы избежать этого.

И ответ на савельевский вопрос последовал совершенно неожиданно. В комнату вошел одетый во все черное солдат и махнул рукой Веронике. Та даже не шелохнулась. Она сидела на кровати, намертво вцепившись в шкуру какого-то зверя. Алик вздрогнул всем телом, как червяк, на которого только что ненароком наступили сапогом. Ларин и Савельев встали рядом с Вероникой. И только Филиппс не растерялся. Он подошел к солдату и сурово выкрикнул:

— Нет! Или все, или никто!

Солдат с силой оттолкнул Филиппса в сторону. А потом вновь кивнул Веронике, вскидывая руки в примиряющем жесте.

— Он хочет сказать, что он нам не враг, — прошептал догадавшийся Савельев. — Кто знает, что им от тебя надо, Ника. Я бы пошел.

— А я — нет! — возмутился Ларин. — Я этой братве вообще не верю! Ни на понюх.

— У нас все равно выбора никакого, — Савельев вопросительно взглянул на солдата в черном. Но разве ж у этого истукана что узнаешь. — Даже если тебе очень страшно, Никусь… Иди с ним. Поверь, Домбоно не решится ни на какие крайние меры, пока Леха занимается с мальчиком. Зуб даю.

Вероника молча кивнула. Затем медленно поднялась и пошла вслед за солдатом. Обернулась на пороге, потерянно махнула рукой на прощание. Дверь захлопнулась, скрипнул замок. Впервые она осталась один на один со своими похитителями. «Спокойствие, — приказала себе Ника. — Только спокойствие! В клетке ты с ума не сошла, вот и сейчас с тобой ничего не случится».

Они шли по бесконечно длинному коридору и, наконец, вступили в огромный зал с гигантскими каменными изваяниями. Стены были обтянуты дорогими материями, а полы были устланы красивейшей мозаикой. Наконец-то Вероника попала в комнату, где не было ослепительного блеска золота. Обстановка здесь была, конечно, помпезной, но все равно более человечной. Солдат молча исчез, словно в воздухе растворился.

Высокая постройка из сталактитов и обломков скал в глубине зала окружала глубокий грот. Из нее выглядывала гигантская голова какого-то неведомого чудовища, пасть которого была топкой печи. В ней трещали сухие, душистые дрова, и красноватый блеск рубиновых глаз дракона сливался с мягким светом белых и розовых ламп в виде цветов лотоса, прикрепленных к стенам и потолку зала.

— Посмотри на меня! — раздался холодный женский голос за спиной у Ники.

Розова спохватилась, обернулась резко и тут же крепко зажмурила глаза. В ярком блеске невесть откуда взявшегося сияния в зале стояла богиня Мерое, золотая статуя, а не человек.

— Ты понимаешь меня? — чуть удивленно спросила Сикиника.

— Да. Я немного говорю по-меройски, — Ника осторожно прикрыла глаза рукой. «А еще по-немецки, итальянски и английски!» — хотелось выкрикнуть ей. Постепенно она привыкала к пронзительному свету и уже могла разглядеть кое-какие детали, столь важные для каждой женщины в общении с представительницами того же пола: платье, усыпанные алмазами остроносые туфельки, стройную фигуру, сказочно прекрасное, совершенное лицо, запорошенное золотой пудрой. «Даже если она и в самом деле человек, — подумала пораженная Вероника, — она все равно самое чудесное творение природы! А она точно человек… боги по-меройски да и по-человечески вряд ли говорят. Хотя кто их знает, богов-то…»

— Ну-ка, подойди ближе! — властно приказала Сикиника. — Еще ближе! Еще!

Теперь они стояли друг напротив друга, так близко, что протяни одна из них руку, и без труда дотянется до лица другой. Они следили друг за другом, как изготовившиеся к атаке змеи, готовые жалить, жалить, жалить…

«У нее глаза зеленые! — ахнула изумленная Ника. — Надо же… Темно-зеленые глаза, словно изумруды. Да и не бывает у людей таких глаз!»

— Так вот ты какая, — ледяным тоном произнесла Сикиника. — Вот как должна выглядеть женщина, чтобы ее любил этот мужчина!

Этот мужчина!

Вероника замерла. Этот мужчина! Она говорит об Алексее! Взгляд золотой, сияющей, ослепительной женщины парализовал волю. Этот мужчина! И Ника с ужасом поняла: дело даже не в операции.

— Я… я люблю его, — прошептала Ника беззвучно.

Они молча разглядывали друг друга, глаза в глаза. Под золотой пудрой по лицу Сикиники пробежала легкая дрожь… от уголков губ к уголкам глаз. На веках сияли алмазные тени.

Молчание.

Тишина тоже может быть битвой, может быть противостоянием. Когда пронзают сердце взглядом, одним лишь взглядом. Две женщины боролись с немой, дикой, всепоглощающей ненавистью.

И не было в этой битве ни победителей, ни побежденных. Они были на равных в своей любви к одному мужчине, державшему в руках тонкие ниточки их судьбы! И какая разница, что одна из них наделена абсолютной властью, а у второй всего-то и богатства, что горячее сердце? Никакая власть мира не поможет в завоевании любимого мужчины, и это Сикиника прекрасно понимала, понимала, сгорая от ярко пылавшей ненависти, что не поможет ей вся ее божественность.

— Ты должна идти к нему, — приказала, наконец, царица. Ее лицо вновь превратилось в золотую маску, застывший гордый айсберг. — Он ждет тебя. Он хочет, чтобы ты жила рядом.

Вероника кивнула. Все, что говорила сейчас эта женщина, доходило до сознания с большим трудом. Он хочет. Это означало не что иное, как странные взаимоотношения Алексея и этой женщины, называвшей себя богиней. Иные, чем могут быть отношения врача с матерью пациента.

— Я так и знала, что он потребует моего присутствия рядом с ним, — ответила Ника. Ответила с мужеством отчаяния, доставляя Сикинике немыслимую боль. Каждое слово, как удар кулака. Удар за ударом.

— Я видела тебя, а теперь ступай! — и Сикиника оттолкнула ошарашенную Розову от себя. Удар был настолько сильным, что Ника не удержалась на ногах. Взмахнула руками и шлепнулась на мозаичный пол. Холодный, жестокий смех. Ника глянула на Сикинику, и ледяные мурашки побежали по ее телу. Соперница смеялась, даже не разжимая губ! Господи, она может смеяться, не разжимая губ, гримаса смеха не искажала прекрасного лица.

— Я красивее тебя! — зло выкрикнула Сикиника. — Ты потеряешь его! Потеряешь!

— Да ты всего лишь маска! — взвизгнула разъяренная Вероника. Она все еще сидела на полу, но весь ее страх за Алексея — ужас, а вдруг она и в самом деле потеряет его из-за этой ведьмы?! — вырвался сейчас на волю вместе с этими словами. — Холодная золотая маска! Ты — статуя! В тебе нет ничего настоящего! Ни-че-го! Ты — размалеванная, напудренная, безвкусная фарфоровая кукла! Сколько золотой пудры ты тратишь всякий раз, чтобы замазать свои морщины? Каждый день по полкило?