Любовь опаснее меча - Андрей Легостаев Страница 4

Колдун пел не вникая в смысл слов, лишь завораживая разум присутствующих, а, возможно, и возбуждая самого себя на сотворение чуда. Он стоял лицом к шаху и вдруг резко воздел руки вверх, подняв свой магический кристалл, мгновенно вспыхнувший сиреневым, бирюзовым и вслед за тем лазоревым цветами. Шах устремил свой взор на кристалл, чернобородый резко убрал руки и сделал три шага в сторону. Кристалл остался висеть в воздухе, переливаясь всеми оттенками красного и синего.

Хамраем вдруг овладело ощущение полной безысходности, надежда в колдуна бесследно исчезла. Девушки у костра тряслись, ни на секунду не прекращая дикой противоестественной пляски, черные длинные косички били по смуглым спинам. Лица невольниц были искажены невероятной гримасой — казалось все мыслимые чувства от наслаждения до ненависти, отчаяния и безумного страха владеют ими. Костер бушевал в пределах, огороженных колдуном. Взгляды всех присутствующих были устремлены на висящий в пустоте магический кристалл.

Хамрай тяжело вздохнул — он уже знал, что будет дальше: вплоть до того, что прекращать наблюдение за небосводом в надежде увидеть знамение, еще преждевременно. Подобное представление мог бы, пожалуй, устроить почти любой фокусник с базарной площади столицы — для этого особого знания и умения не надо, элементарные навыки. Но на непосвященных действует, конечно, безотказно. Однако шаху требуется результат, а не эффектное представление, увы…

Колдун повернулся к костру. Глаза его блеснули желтым неистовым огнем, две молнии рванулись в костер, сорвавшись с его простертых к пламени рук. Огонь вспыхнул с новой силой, лизнув небо, и опал, прижавшись к земле. Пламя из оранжевого превратилось в зеленое. Ручейки огня побежали к обнаженным ногам девяти невольниц, скованных кольцом вокруг костра тонкими позолоченными цепочками. Словно сознание вдруг разом вернулось к жертвам — они завопили дико и жутко, попытались рвануться прочь от костра, каждая в свою сторону, кольца больно врезались в запястья. Жадное зеленое пламя стремительно промчалось вверх по юным стройным икрам, охватило туловища и пожрало девушек целиком — девять живых зеленых костров мгновение танцевали у одного большого, вновь взметнувшегося ввысь.

Пение колдуна заглушило их истошные крики боли и вдруг во дворе воцарилась могильная тишина. Хамрай вздрогнул от неожиданности — цепочки звякнули о камень, костер погас в единый миг, двор охватила тьма.

«Балаганный эффект, но впечатляет», — подумал Хамрай о колдуне, даже с какой-то ноткой уважения.

Глаза привыкли к темноте. Луна, скрывшаяся на мгновение в неожиданно набежавшей туче, освободилась из заточения и залила двор ярким светом.

Юные невольницы исчезли бесследно, как и пепелище костра — на этом месте стояла женщина.

Хамрай со молчаливым внутренним стоном закрыл глаза — силы космические, какая это была женщина!

Высокая, зрелая, пышная, с густыми длинными золотистыми волосами и белоснежной кожей она настолько контрастировала с худосочными фигурками погибших невольниц, что охватившая Хамрая боль, вызванная видом их смерти, как бы отступила, показывая никчемность тех пигалиц, которые превратились в эту Женщину — женщину женщин. Хамрай даже ощутил волшебный запах ее тела, аромат ее прекрасных волос. Она была обнажена, высокие, налитые жизнью тяжелые груди, приковывали взгляд, зазывали, манили… Руки шаха непроизвольно потянулись к ней навстречу. Хамрай неосознанно сделал шаг к ней, телохранители тоже — они забыли на мгновение где находятся и для чего.

Она, глядя только на обнаженного шаха, двинулась прямо к нему, покачивая роскошными бедрами, показывая потерявшим способность рассуждать трезво Хамраю и воинам свой великолепный стан сзади.

Хамрай сделал еще шаг в ее направлении, но сумел взять себя в руки и остановился. Возбужденная плоть распирала одежды, сердце, готовое вырваться из груди, стучало, отдаваясь в висках болью желания, лоб покрылся холодной испариной, во рту пересохло. Он оглянулся и силой воли заставил остановиться телохранителей шаха, медленно двигавшихся к прекрасной гурии в костре рожденной, достойной того, чтобы за обладание ею мужчина отдал жизнь.

Шах стоял, завороженно протянув к ней руки и не отводя от нее пылающий вожделением безумный взгляд. Она улыбнулась ему, обнажив ряд безупречных жемчугов зубов, изящными руками приподняла свои тяжелые груди и остановилась, глядя на шаха. Дрожь охватила завоевателя полумира, обнаженное мужское достоинство его бесстыдно вытянулось в сторону красавицы…

Хамраю почему-то стало тягостно и стыдно, хотя он видел подобное зрелище великое множество раз.

Колдун заорал истошно, на высоких тонах, неприятно продирая криком слух Хамрая, и бухнулся на колени, просительно протянув руки к висящему магическому кристаллу. Словно в ответ из кристалла вылетели два луча: голубой уперся лицо, прямо в глаза судьбоносному шаху, розовый — в бездонные очи нагой девы. Хамрай вздернулся было при виде луча из кристалла, но опасности не узрел.

Неописуемой красоты женщина, возбуждающая неодолимое плотское желание, двинулась к шаху. Хамрай не боялся, что заклятие вступит в силу — он прочувствовал, что это не женщина из плоти и крови, а магическое видение, хотя наверняка ощутимое и осязаемое. Вряд ли зачарованный и чрезмерно возбужденный шах думал в этот миг о заклятии и об опасности. Он шагнул навстречу деве и положил руки ей на плечи. Она крепко обхватила руками спину венценосного мужчины, губы соприкоснулись с губами, ее роскошные упругие выпуклости прижались к волосатой груди шаха, они слились в едином страстном порыве — по двору пронесся протяжный стон.

Вдруг Хамрай увидел, что они сливаются в буквальном смысле слова — вызванная волшебством чужеземца красавица входила в дрожащее тело шаха. Вот ее лицо погрузилось в его и утонули в теле Балсара тяжелые холмы женской груди. Опасности для шаха не ощущалось и Хамрай смотрел на чудо, краем сознания понимая, что это и не чудо вовсе, а искусный иллюзион, но веря как малый ребенок действу, так как очень хотел поверить.

Лиц не было — были две дрожащие в порыве спины… Но вот мужская гордость шаха вынырнула из ее ягодиц, сквозь золотые волосы, ниспадающие до талии стало проявляться искаженное страстью лицо шаха Балсара. Колдун распростерся на земле и корчился в судорогах. Магический кристалл, лучи которого соединились в один фиолетовый, вдруг вспыхнул неимоверным светом, ярче сорока солнц и погас. Тугая струя жизнетворной влаги брызнула из шаха и он в изнеможении опустился на землю.

Охватившее всех напряжение спало, луна словно померкла, во дворике стало почти совсем темно.

Если бы Хамрай захотел, несомненно, смог бы проделать подобное. Но ручаться, что все происшедшее чистейшей воды мистификация он бы не стал — магия не имеет границ и никакой человеческий разум не может охватить ее всю, волшебство разнообразно и многолико. Хамрай не чувствовал, что в шахе теперь что-то изменилось, но вполне допускал, что страшное заклятие, наложенное поверженным Алвисидом, наконец-то снято…

В таком случае, оно будет снято и с него, с Хамрая. Шах не откажет заплатить колдуну и за своего товарища по несчастью, Балсар щедр к друзьям. А колдун, похоже, жаден, охоч до сокровищ, которые обеспечат ему на родине почет и любовь… А если шах и откажет оплатить, то Хамрай и сам скопил достаточно средств за эти долгие двести лет. К тому же он может рассчитаться с колдуном магическими кристаллами, которых имел во множестве, их подарила когда-то Моонлав без счета… И снова сможет любить… Хамрай чуть не застонал сладко от представившихся ему картин. Он еще далеко не стар, крепок телом и здоров, как юноша… Он покинет шаха, отправится в путешествия, вернется в забытую милую Францию… И ни с одной красоткой не задержится дольше, чем на одну ночь — он наверстает все, что упущено им за столько лет стократ проклятого воздержания…