Осколки Солнца - Таис Сотер Страница 4

— Идите куда шли, господа, — ответил им вампир. — Здесь не на что смотреть.

И снова эта странная сила, от которой немеют ноги, и становится жутко не по себе. Смешки резко стихли, а шаги наоборот ускорились. Уже через несколько секунд мы вновь остались одни. Только объятия вампир так и не разжал, будто это не он несколько минут назад кривил лицо, жалуясь на не аппетитность моего запаха.

Я чувствовала его взгляд на мне, но поднять голову не могла, пусть даже знала, что он может зачаровать меня лишь одним звуком своего голоса. Но в этот раз вампир не пытался на меня воздействовать. Лишь гладил по спутавшимся кудрям, забранным шпильками назад и спадающим на спину, каменную и напряженную.

— И вправду, такие красивые волосы, — задумчиво прошептал он, будто бы сам себе. — Их стоило бы прятать, чтобы не вводить мужчин в искушение. Но ты и сама — искушение, от которого никак не избавиться. Я не мог выкинуть тебя из головы, Клэр. И боюсь, что если я снова выпью твоей крови, то не смогу больше отпустить никогда, как бы ты ни просила. Мне не хотелось бы ломать жизнь столь молодой девушке. Поэтому сейчас я позволю тебе уйти. Но это будет в последний раз. Следующая наша встреча закончится не так хорошо. А теперь слушай. Я хочу…

Он довольно высокий, этот вампир. Я едва достаю макушкой до его плеч. И не такой худой, как мне казалось. Прислоняюсь щекой к груди мужчины, и слышу биение. Живое. Его сердце — живое.

Разбудил меня хлопок дверью. Я жалобно застонала, прижимая ладонь к ушам. Что за ужасный грохот! Кто так топает — слоны?!

— Проснулась, пьянчуга? На, выпей водички.

Какой все же пронзительный у Ален голос.

— Что вчера было? — сделав несколько глотков живительной влаги, спросила я.

— Не помнишь? Ты где-то надралась, а потом тебя притащил весьма импозантный мужчина. По крайней мере, мадам Жебран так утверждает. Кто это был, расскажи!

— Импозантный? В этой жерди нет ничего импозантного. Очередной стихоплет.

— Ты про кого?

Любопытства моей подруги было не занимать. Нет чтобы оставить больного человека отдыхать! Я тоскливо покосилась на подушку.

— Вроде бы Петро зовут. Приятель Луизы. Рыжий такой.

— Петро Шаброль? Я его знаю. Ну и отвратительный у мадам Жебран вкус! Надеюсь, у тебя с ним ничего нет?

— Конечно! Он просто провожал меня до пансиона.

Так. Я помню, как встретила Луизу в Морлеке, и как поэт вел меня по улице, ворча. Но то, как мы дошли до Мон-сени, совершенно выпало из головы. И почему я вообще напивалась в кабаке одна?

Странности на этом не закончились. Уже в школе я случайно наткнулась на Мориса, зашедшего за своей пассией, и он начал утверждать, что в ту ночь, которую я помнила лишь частично, он встретил меня совсем не с поэтом.

— Ни разу его не видел. Но было в нем что-то странное… Может, он иностранец?

— И ты просто так прошёл мимо, пока меня на улице лапал незнакомый мужик?

Мы с Морисом не были близкими приятелями, но у нас не было принято оставлять в беде своих. Парень смутился.

— Ну так, я подумал конечно… Но мне показалось, что тебя вполне все устраивает! И ведь все обошлось! Тебя вернули в целости и сохранности!

Иначе как везением это назвать было нельзя. Вот только почему мой провожатый меня бросил, и кто был тот импозантный месье, который так понравился обычно неприветливой мадам Жебер?

Деньги закончились к концу сентября. Как и полагается, совершенно неожиданно. Поэтому я направила свои стопы к Николя.

Николя Эрсан был хозяином художественной лавочки на площади Тертр. Он работал обычно уже с состоявшимися художниками с именем, но изредка брал и работы таких новичков, как я. Поэтому как бы я не ругалась на Николя за грабительские проценты, он был хорошим человеком.

Зашла я к нему после обеда, помятуя о том, что по утрам торговец обычно был не в духе. В лавочке было почти пусто. Туристы появлялись ближе к вечеру, а сами парижане еще отходили от пятничных застолий.

— Бонжур, Николя! — окликнула я седовласого, хотя и довольно молодого, едва ли достигшего сорока лет хозяина лавочки, который отрешенно глядел в свою чашку с кофе. — Уделите мне время?

— Клэр, — довольно равнодушно поприветствовал меня Эрсан. — Рад видеть тебя в добром здравии. Что принесла?

— Вот.

Я аккуратно избавила картину от оберточной бумаги, и продемонстрировала Николя свою последнюю работу, над которой трудилась недели две. Лавочник молча склонился над полотном, разглядывая. Затем прислонил к кирпичной стене, и изучил уже издали. Я терпеливо молчала, зная, что если начну лезть с вопросами, меня просто выкинут за дверь.

— Тебе стоит попробовать рисовать цветы. Или симпатичных зверюшек. Это бы хорошо продавалось, — наконец сказал он.

Настроение достигло самой нижней отметки.

— Так плохо?

— Техника неплоха, я тебе уже говорил. Приятный и свежий тон, удачно выбран фон и натурщица. Поза естественна, и в этот раз тебе даже удалось точно передать выражение лица. Но… в твоей танцовщице нет жизни. И что хуже всего, в твоей картине нет ни страсти, ни любви. Ты наблюдательна, но слишком беспристрастна. Пока ты только ремесленница и подражательница, но никак не настоящий художник. Что уж говорить о настоящем мастерстве.

Глаза защипало, но плакать было нельзя. Николя может и утешит меня, но никогда больше не будет воспринимать всерьез. Он и так довольно мягок, учителя в школе искусств и не так ругали наши работы. К тому же он был прав, я понимала это. Сколько бы я не старалась, с каким бы вдохновением не отдавалась творчеству, всё было так, как сказал Эрсан. Мои картины были неинтересны.

— Некоторые вещи придут с опытом, Клэр. Но тебе нужно перестать трусить.

— Что это значит? — хрипловато спросила.

Николя развел руками.

— Ты хорошая ученица, Клэр. Старательная и внимательная. Но тебе не хватает раскованности. Ты слишком зажата, и это чувствуется в твоих работах. Я возьму эту картину, она довольно мила, но много за нее заплатить не могу.

— Конечно, я понимаю.

Над дверью зазвонил колокольчик, и я поспешно утерла все же выступившие слезы. Порог перешагнул низкорослый и щуплый господин в щегольской шляпе и пышном жабо.

— Мэтр Савар! Как неожиданно! — воскликнул Николя, выпрямившись.

Обо мне тут же забыли. Да и я сама тут же забыла о растоптанном, в который раз, самолюбии, и во все глаза глядела на Базиля Савара, гениального живописца, который вел настолько замкнутый образ жизни, что его мало кто знал в лицо. Он чем-то напоминал хорька, то ли своим острым и длинным носом, то ли резкими и дергаными движениями. К тому же он чудовищно косил. Я могла бы сотню раз пройти мимо этого господина, и не признать в нём мастера.