Предзнаменование - Валерио Эванджелисти Страница 42

— Ложь! — огрызнулся Молинас. — Вы происходите из рода астрологов и колдунов! В Испании, откуда родом ваше семейство, вам уже долгие годы уготован процесс. Мы не забываем обвиняемых вашего ранга.

По измученному лицу Нотрдама пробежала тень удивления.

— Да никто из моих предков никогда не был в Испании! Все это выдумки отца… — Внезапно он заметил, что от обвинения перешел к защите, и тут же сменил тон: — Хватит! Ты, верно, придал слишком большое значение ошибкам моей молодости и явно переоценил опасность, которую я представляю. Излишне тебе возражать, тем более что ты скоро умрешь. Я убедил наместника и бальи судить тебя завтра, несмотря на эпидемию. Прижигание, которое тебе сделали, — только прелюдия к тем мукам, что ждут тебя. Ты разрушил мою жизнь и мою семью, и, Бог меня прости, я буду рад твоей смерти. Разве только… — Нотрдам сделал хорошо рассчитанную паузу. — Разве только ты скажешь мне, куда спрятал украденную рукопись. Кто дал тебе приют в Агене? Подозреваю, что рукопись у него в доме. Ну, говори, и я попытаюсь замолвить за тебя слово.

Молинас приподнял угол верхней губы.

— Вы намекаете на «Arbor Mirabilis»? На заметки этого сарацина Аль-Фараби? Ваш интерес говорит о том, что вы вовсе не порвали с Ульрихом, как пытаетесь меня убедить.

И тут Нотрдам впервые по-настоящему испугался.

— А ты что об этом знаешь? — спросил он глухо. — Ты хочешь сказать, что расшифровал…

Его прервало появление наместника Серро в сопровождении солдат.

— На счастье, население не знает, что этого испанца содержат здесь, — сказал он, спускаясь по ступенькам. — Его обвиняют в распространении чумы. Говорят, видели, как он по ночам обмакивал платок, смоченный зараженной сывороткой, в источники воды. Весь Аген просит его выдачи.

Нотрдам указал на пленника.

— Берите его, господин наместник, он ваш. Выдайте его населению безо всяких сожалений. Несколько минут беседы с ним убедили меня, что он действительно повинен в эпидемии.

Молинас вздрогнул. Он ожидал чего угодно, но не такого поворота событий. Неужели колдун снова от него ускользнул? Благословенный Господом план уничтожения этого человека рухнул! Нет, не может быть! Должен же существовать какой-то выход! Боль, мучившая его, перестала быть наслаждением и снова превратилась просто в боль.

Серро удовлетворенно кивнул.

— Услышать эти слова от такого уважаемого человека, как вы, месье Нотрдам, все равно что услышать приговор трибунала. Конечно, я должен проконсультироваться с бальи, но думаю, что наилучшим решением будет выдать иностранца народу, который давно уже гудит у магистратуры в нетерпении свершить акт правосудия. Следуйте за мной, бальи будет рад вас видеть.

В отчаянно работавшем мозгу Молинаса всплыла подсказка, похоже, единственного пути к спасению.

— Да здравствует Лютер! — заорал он что было сил, с трудом выталкивая воздух из отбитых легких. — Смерть Папе и его прихвостням! Лютер приказал умертвить их, заразив чумой, и я выполняю его приказ! Во Франции не останется в живых ни одного католика!

Наместник, уже начавший подниматься по ступенькам, удивленно обернулся.

— Это еще что за новости? При чем тут Лютер?

Не менее удивленный Нотрдам удержал его за рукав.

— Подозреваю, что в словах этой змеи кроется ловушка. Я вовсе не убежден, что он лютеранин, иначе…

Молинас поднял палец.

— Скоро кончится тирания коррумпированной церкви-паразита! Сотни таких, как я, во всех уголках Франции будут сеять чуму, чтобы покончить с Великой Блудницей! Армагеддон, очищение! Предадим огню рассадницу греха, землю Франции!

Наместник был потрясен.

— Боже мой! Да это дикий зверь! И где-то действуют еще такие же? — Он попытался успокоиться, но безуспешно. — Но этот случай выходит за пределы обычного правосудия. Мы должны передать его в инквизицию Тулузы!

И тут Нотрдама осенило. Он схватил наместника за руку.

— Нет! Он как раз этого и добивается! Чтобы его передали инквизиции! Он сам работает на инквизицию!

— Лютер прав, пора покончить с проституцией церкви! — орал Молинас. — И ваш король Франциск должен покориться! Настало время отмщения для гугенотов, и чума станет их инструментом!

— Вы слышали? Он угрожает даже королю! — воскликнул наместник, раздраженно отстраняясь от Нотрдама. — Решать, конечно, будет бальи, но это заговор против власти! Надо, чтобы этим еретиком занялась компетентная магистратура!

— Да неужели вы не понимаете, что это трюк? — вскричал Нотрдам. — Чума не щадит и гугенотов! Этот тип просто боится толпы и нашего суда. Он никакой не еретик и никогда им не был!

Молинас заметил колебание на лице наместника. Надо было еще добавить.

— Саразен показал мне дома папистов, подлежащих суровой каре, — просипел он. — Не успеет пройти и недели, как все они умрут. Потом чума сломит сопротивление Марселя, и северные братья-лютеране повторят «римский мешок». А потом и сам король Франциск падет под ударами моих друзей, если он уже не умер!

Наместник побледнел, как мертвец, его солдаты тоже были выбиты из колеи.

— Он знает Саразена и знает, что тот принадлежит к гугенотам. Нет, за всем этим стоит нечто ужасное, тут надо разбираться. Дело идет о спасении нашего суверена и несчастного Прованса. — Он поднялся по последним ступенькам. — Месье Нотрдам, следуйте за мной, вам нельзя здесь оставаться!

— Неужели вы не понимаете, что он несет чушь? — Нотрдам был в отчаянии. — С каких это пор Карл Пятый стал лютеранином? Что же до Саразена…

Наместник покачал головой.

— Изложите свои соображения бальи. Мой долг — немедленно ему доложить. Пойдемте, не заставляйте меня терять время. — Он обернулся к одному из солдат. — Пойди и приведи всех своих товарищей, кого сможешь найти.

Толпа не должна добраться до подвала. Этот тип нужен мне живым.

Нотрдам вздохнул и пошел за магистратом. У порога он обернулся. На бескровном лице Молинаса играла мерзкая дьявольская усмешка. В этот момент стража загородила видимость, захлопнула дверь и закрыла ее на ключ.

Молинас остался один. Охватившая его на миг радость вылилась в короткий сухой смешок. Но раны и ожоги быстро напомнили о себе. Нестерпимая боль заполнила тело, затуманив сознание. Он рухнул на иол, заливаясь кровью, и стал извиваться, как червь, чтобы не впасть в беспамятство. Мозг повиновался, но ценой нечеловеческой боли, криком вырвавшейся из горла.

Он застыл, пытаясь вспомнить хоть какую-нибудь молитву, но на ум приходили всего два-три слова. Потом, к своему удивлению, он снова услышал голос Нотрдама. На этот раз голос шел из окна и говорящий казался очень взволнованным.

Окошко было далеко от того места, где лежал Молинас. Движимый любопытством, испанец пополз на животе, толкаясь локтями и коленями и пытаясь добраться до луча света. Каждое движение сопровождали спазмы жестокой боли, но усилия его были вознаграждены. Он ясно и отчетливо услышал разговор.