Вселенский расконвой - Феликс Разумовский Страница 45

– Да-да, у хомо сапиенсов еще не все потеряно, не все, – выдохся наконец Брыль, вернулся в боксерское обличив и, резко встав из-за стола, сделал стойку. – Первый и Второй братья, послушайте меня, Старого Собака. Вы оба ассуры, но в вас много от хомо сапиенсов. А потому найдите это нечто и спасите человечество. Ибо всем известна расстановка сил: люди и им подобные против рептов ничто. Биться с ними могут лишь анунникяне, мы, киноцефалы, и вы, ассуры. Кстати, о нас, киноцефалах. – Он многозначительно замолк, приложился к тазику и смачно облизнул свои висячие брыли. – Я готов финансировать мероприятие в полном объеме. А кроме того, дать в помощь надежнейшего бойца, наииспытаннейшего Соратника, наипреданнейшего Члена стаи. Потомственного Костегрыза, заслуженного Кишкотряса, Лицензированного спецтерьера, суперпритравленного и меганатасканного. Аппорт-офицера, мультиорденоносца, киноцефала с древней родословной. Да с таким нюхом, как у него, все рептозоиды будут ваши. Дежурный, Кобельборза ко мне.

Приказал он на русском и как бы в пустоту, однако уже через минуту дверь открылась, и залаяли приветственно и уважительно. Вошел огромный, смесь мастифа с сенбернаром, чудовищных кондиций кобель, иссиня-черный, поджарый и мускулистый, сразу видно, рубака и боец: в мощном бронированном нагруднике, с брякающим по полу тесаком, с внушительным, аж до скакательного сустава изогнутым, зазубренным ножом. Через всю его морду наискось пролегал чудовищный шрам, левого уха не было, зато в правом, обезображенном рубцами, висела огромная, пираты отдыхают, серьга. Сразу чувствовалось, что кобель сей к цепи не привык и вилять своим обрубленным хвостом перед кем попало не будет.

– Вольно, подполковник, вольно, можете оправиться, – с ходу обласкал его Собак. – Есть дело. Секретное. Глобальной важности, не терпящее отлагательств. Я помню, конечно, что вам положен отпуск по тяжелому ранению…

– К черту отпуск. Я совершенно здоров, – браво стукнул тесаком кобель. – Ваша Премудрость, стоит вам только приказать…

При этом он скрежетнул зубами, надрывно вздохнул, и стало ясно, что в любимом отечестве его с нетерпением ждут – может, добрая старушка мать, может, сука с резвыми щенятами. И что ради них – мамы, суки и отечества – он готов на все, невзирая на раны.

– Ну вот и отлично, – одобрил его Бриль. – Тогда слушай задачу, информацию к размышлению и устный боевой приказ. – И, видимо, из соображений доходчивости, значительности и секретности, он резко перешел на собачий: – Ряв-ряв-ряв, гав-гав-гав, ав-ав-ав…

Пока Брыль вещал, Джонни нейтрально улыбался, Бродов потихоньку зверел, кобель стоял навытяжку, не шевелясь, и жрал прямое начальство глазами. В них светилась тоска по отпуску…

Наконец командный лай иссяк. Кобель сделал стойку, уважительно кивнул, Собак дернул брылями и перешел на человечий:

– Итак, гуманоиды, представляю вам начальника предстоящей экспедиции охранного подполковника Кобельборза. Он истинный киноцефал, рвач первой категории, субмастер пятого хана тотального боевого кушу. А это, подполковник, ассуры – Собачник и его Старший брат. Прошу любить и жаловать.

– Приятно, очень приятно, большая честь, – подал лапу кобель. – Рад, рад, чертовски рад, надеюсь, гуманоиды, мы сработаемся.

Пальцы у него были крепкие, когтистые, словно из железа, голос мощный, даром что скулящий, дающий оттяжки в бас. И впрямь не подарок, не кобель, а орел, киноцефал-орденоносец, реальный мастер кушу.

– Значит, сработаетесь? – Брыль приложился к своему тазику, мощно долакал, однако вылизывать не стал, резко поставил. – Ну и ладно. Дальше – в рабочем порядке. Вернее, в Зале постановки задач. Все, соратники, все свободны, удачи, процветания и успехов.

Со стороны казалось, что ему нужно было срочно по нужде.

Ладно, тявкнули, гавкнули, рявкнули, прошли предбанник, мимо сучары-секретарши, и по широкому светлому туннелю подались в Зал для постановки задач. Формой он походил на правильную полусферу, внушительными габаритами – на теннисный корт, а цветовым решением и гаммой интерьера – на мокнущее в проруби киноцефалово дерьмо. На стенах сотнями висели голограммы, увековечившие героев, скорее мертвых, чем живых, по центру было устроено надгробие, напоминающее формой московский мавзолей. В целом обстановка была тягостной, муторной и очень непростой, в воздухе, будь ты хоть трижды глух, отчетливо слышалось: никто не забыт и ничто не забыто, у нас хорошая память и острые зубы. А еще у нас длинные лапы. Очень цепкие… В общем, находиться здесь долго, затягивать общение как-то совершенно не хотелось. Хотелось конкретно наоборот. Слава богу, кобель был краток.

– Завтра, гуманоиды, к девяти ноль ноль я жду от вас инициативный рапорт, – властно проскулил он. – А также жду на собеседование этого вашего беглого анунникянина. Лично хочу посмотреть ему в глаза, а то чем больше узнаю гуманоидов, тем сильнее тянет к вашим собакам. Уважаемый Собачник, я надеюсь, вы организуете все это?

«Может, взять его за шкирку? – мысленно озадачил себя Бродов. – А то что-то разбрехался».

«Даже и не думай, – отрезал Свалидор. – По сути дела, он ведь прав…»

– Не беспокойтесь, подполковник, все будет сделано, и в срок, – мило отозвался Джонни. – Вы ведь сказали, мы сработаемся. Завтра к девяти ноль ноль вам будет и инициативный рапорт, и беглый анунникянин, и, быть может, еще что-то в качестве сюрприза.

– Надеюсь, приятного. – Кобельборз кивнул, сухо попрощался и, гремя по полу тесаком, вышел. Джонни и Бродов тоже подались от надгробия подальше, по широкому туннелю, через периметры препон, к вагонообразному лифту с заторможенным троонтом.

– Слушай, а как получилось, что ты здесь? – спросил Бродов уже в конце пути, на половине гуманоидов. – Ну ведь не по объявлению же в газете?

– Так, давняя история. Дед шаман хопи [45], служба в ЦРУ, стечение обстоятельств, дурные гены. – Джонни усмехнулся, лихо подмигнул и взялся за ручки двери, той самой, в тылу Герасима. – Спроси потом у Свалидора, он в курсе. Ну, и как дела тут у нас, у правильных гуманоидов?

Дела у правильных гуманоидов, наблюдаемых в количестве трех душ, были не очень. Кнорр сидел понурившись, но глядя в потолок, всхлипывая, баюкал нос и жалобно стонал. Гирд скучал рядом, держался за ребро и тоже пребывал в миноре и так же на полу. Потрошитель сидел в кресле, разглядывал кулак и голосом человека, честно выполнившего свой долг, вещал:

– Кенту моему по воле Дане-ассурянину рахмат скажите, не резон мне его перед брательником криво подставлять. А то бы я вас сейчас, пидорастов…

Что сотворил бы он с десситом и орионцем, узнать не удалось – вошли Данила и Джонни.

– А, значит, гуманоиды всех рас, объединяйтесь? – мрачно изрек Джонни, выругался матом и сделался нехорош. – Значит, на предмет альдебаранской квачи? Которая уже поспела? А ведь кобель был прав! Трижды прав сей кобель был. Тянет не к гуманоидам, тянет к собакам. А ну, встать! Живо у меня! А ну, блин, равняйсь, а ну, такую мать, смирно!