Жажда крови. Женевьева неумершая - Джек Йовил Страница 47

Дождь за окном теперь лишь чуть моросил, на небе появились первые рассветные кляксы.

Кристабель вопила, сгорая, ее подвенечное платье съеживалось и таяло, прикипая к коже. А Танья ядовито шипела в лицо Амброзио, мстя ему за все ухаживания.

Шедони так и испекся на блюде, на котором лежал. Пожалуй, его можно будет съесть холодным на завтрак. Человечине не впервой появляться на столе Удольфо.

Он расслабился и ждал, когда придет сон.

Интересно будет посмотреть, что сталось с куском карты, доставшимся Монтони. Проклятие Черного Лебедя за долгие годы остудило пыл многих охотников за сокровищами. Возможно, Фламинео мог бы почаще исчезать с портрета вместе со своими охотничьими собаками и искать новые опасные приключения.

Впервые он произнес свое заклинание в библиотеке, посулив часть своей души темным силам, при условии, что ему никогда больше не будет скучно. Его прежняя жизнь не была ни трагичной, ни комичной, но попросту скучной. Теперь он стал частью обожаемых мелодрам, и его постоянно развлекают пляски придуманных им марионеток. Он начал было дремать, но был разбужен каким-то еле слышным звуком. Его дверь отворялась.

– Ватек? – прокаркал он. – Вольдемар?

Шаги двух пар ног, легких и старающихся быть неслышными. Его посетители не ответили ему.

Он почувствовал, как подергивается постельное белье, по которому они карабкались на кровать, сражаясь с занавесями. Они были легкие, но он знал, что их ногти и зубы остры, и они искусно умеют пользоваться ими. Он услышал, как они хихикают между собой, и ощутил их первые прикосновения. Занавеси вокруг его кровати оборвались и полетели на пол.

– Мельмот? – с любовью спросил он. – Флора?

Это был финальный занавес.

Высокие прямые деревья стояли вокруг, словно черные прутья клетки. Если бы Доремус посмотрел вверх, то едва разглядел бы сине-белые краски неба сквозь густой полог Драквальдского леса.

Даже в полдень по этим тропинкам следовало бы ходить с фонарем. Следовало, конечно, путникам. Охотник должен пожертвовать безопасностью, чтобы свет фонаря не вспугнул добычу.

Граф Рудигер, его отец, спокойно положил руку ему на плечо, привлекая его внимание. То, что он чуть сильнее обычного сжал пальцы, выдавало его волнение. Он кивнул в сторону северо-запада.

Стараясь поворачиваться не слишком поспешно, Доремус взглянул в ту сторону и увидел последние следы того, что заметил отец.

Вспышки отраженного света. Словно короткие серебряные кинжалы, царапающие кору.

Отец легонько хлопнул пальцем по его плечу два раза. Два животных.

Вспышки света исчезли, но существа были еще тут. Ветерок тянул с севера, и их ноздри не почуяли запах охотников.

Отец беззвучно извлек из колчана длинную стрелу и наложил на тетиву боевого лука. Оружие превосходило размерами рост высокого мужчины. Доремус смотрел, как Рудигер натягивает тетиву и от напряжения все явственнее выступают жилы на его шее и руках. Граф зажал стрелу в кулаке, и ее острый трехгранный наконечник уперся в костяшки его пальцев.

Как-то на спор граф Рудигер фон Унхеймлих простоял целый день, удерживая тетиву взведенной, и на закате выпустил стрелу точно в яблочко. Друзья, с которыми он спорил, едва смогли продержаться со своими луками около часа каждый и проиграли в том пари свое оружие. Трофеи висели теперь в охотничьем домике, изящные и дорогие вещицы, произведения искусства, богато инкрустированные и отлично гнутые. Рудигер не стал бы пользоваться такими безделушками: он доверял простому куску дерева, самолично вырезанному им из ствола молодого деревца, и мастеру, который понимал, что лук – это инструмент для убийцы, а не украшение для джентльменов.

Граф, пригнувшись, осторожно крался к добыче, нацелив стрелу в землю. Уже видны были следы зверей, малозаметные отпечатки копыт на покрытой мхом каменистой лесной почве. Даже в разгар дня тут чувствовалась прохлада. Стоило копнуть чуть глубже прикрытую палой листвой гальку, и там обнаруживалась земля, твёрдая, как железо, промерзшая насквозь. Скоро настанет зима и положит конец забавам графа Рудигера.

Стараясь успокоить дыхание, Доремус тоже вытянул стрелу, вложил в мягкий лук и взвел тетиву примерно на две трети, чувствуя, как от напряжения вспыхнула боль в плече. Поговаривали, что Доремус фон Унхеймлих пошел не в отца.

Все остальные держались позади этой пары. Ото Вернике, которому было особо велено не ломиться с шумом, подобно кабану, и не мешать охотникам, двигался осторожно, сложив пухлые руки на животе, тщательно выбирая, куда поставить ногу, чтобы не хрустнула предательски ветка и не попался скользкий камушек.

Старый граф Магнус Шеллеруп, последний из тех, кого прежний император Люйтпольд называл своими Непобедимыми, так и сиял, ухмыляясь тонкогубым ртом. Шрамы, свивающиеся в клубок на одной щеке, побагровели и налились горячей кровью, бросившейся ему в голову в пылу погони. Единственной уступкой была многослойная меховая одежда, делавшая его похожим на горбуна. Хоть Магнус и жаловался на свои старые кости, но оставался в силах во время марш-бросков держаться наравне с мужчинами моложе него на сорок лет. Бальфус, их проводник с густой бородой, и его стройная ночная подружка держались в арьергарде, чтобы пообжиматься по дороге. Девчонка прилипла к своему мужчине, как пиявка. Доремусу, когда он думал о ней, приходилось подавлять дрожь отвращения.

Он наблюдал за отцом. Тот жил именно ради тех коротких мгновений, когда подкрадывался к добыче на расстояние удара кинжалом и уравнивались их с жертвой шансы. Граф Магнус так же был одержим жаждой честного убийства, он держался позади только из уважения к Рудигеру. Доремусу втолковывали это с колыбели, пичкали историями о добытых и упущенных трофеях, однако все это по-настоящему ничего не значило для него.

Мышцы его руки подрагивали, и он чувствовал, что тетива режет ему пальцы, словно лезвие бритвы.

– Без крови никакого толку не будет, – говорил отец. – Надо, чтобы в мякоти пальцев образовалась бороздка, вроде того желобка, что ты вырезаешь на луке. Твое оружие – это часть тебя, так же как в свое время ты становишься частью его.

Чтобы победить боль, Доремус решил сделать ее еще сильнее. Он еще дальше оттянул тетиву, так что наконечник стрелы коснулся сложенных колечком большого и указательного пальцев, царапая кожу на ладони. Сухожилия в плече и локте горели огнем, и он изо всех сил стиснул зубы.

Доремус надеялся, что отец доволен им. Граф Рудигер не оглядывался, зная, что сын не осмелится подвести его.

Рудигер обошел дерево и замер, выпрямившись. Доремус приблизился и встал у него за плечом.

Они увидели добычу.

Последние пятьдесят лет здесь проседала земля, увлекая за собой деревья. Они попадали, поломанные, но пока еще живые, растопырив ветки во все стороны. Впадина заполнилась чистой дождевой водой. В этой части леса было полно таких провалов, там, где обрушились старые гномьи туннели. Земля представляла здесь не меньшую опасность, чем любая дикая тварь. Тихое озерцо затянуло ледком, тонким, как пергамент, испещренным красно-коричневыми листьями.