Тени Шаттенбурга - Денис Луженский Страница 48

– Перегрин, ну где ты там? Давай спускайся! Наши все здесь! И дядя Теодор…

Он осекся, вгляделся в незнакомого парня, вокруг которого сгрудились дети.

– Ты не дядя Теодор, – прищурился мальчишка, отступив на шаг.

Кристиан увидел и его токи чувств: нити невесомой серой «пряжи». Недоверие и страх – понял послушник. Мальчик опасался его! Он потянулся к этим колышущимся нитям – потянулся не руками, но самой своей сутью. И дотронулся – осторожно, едва ощутимо.

Мелькающие деревья… Чешуйчатая рука… Прозрачная вода, которую заволакивает мутный розоватый туман… Ужас! Нужно бежать! Крик за спиной… Ноги подкашиваются… Утробное уханье чудовища…

Беги, Пауль!

Кристиана пронзила холодная игла. Он сжал серую нить крепче и ощутил, как она тает, как заполняющие его тепло и свет заставляют грязную «пряжу» рассыпаться призрачным прахом. Одна из нитей соединяла Пауля с Альмой. Ну да, они же спаслись тогда вдвоем! Борясь с накатывающей слабостью, юноша коснулся и ее…

Незнакомый человек в сутане. Монах?… Злые глаза в тени коричневого клобука… Лицо Ганса – боль во взгляде, разбитые губы, пузырящаяся кровь…

Нить делалась все тоньше, все короче, все прозрачнее. Наконец исчезла совсем. Пауль зажмурился, провел рукой по лицу. Под рукой тихонько, с облегчением вздохнула Альма.

– Нет, я не дядя Теодор, – юноша устало качнул головой. – Увы, нет.

Чудесное ощущение единства с миром уходило, гасло, таяло. Кристиан вдруг ощутил себя разбитым, по телу разлилась свинцовая тяжесть, до невозможности захотелось спать.

– Дядя Теодор больше не придет, – пробормотала Бруна и шмыгнула носом.

– Что-о?! – выкатил глаза мальчик. – Да вы чего, белены объелись? Почему… почему не придет?

Голос Пауля дрогнул, словно он уже предчувствовал ответ и боялся того, что услышит. Тут на его плечо легла ладонь паренька, спустившегося за ним следом, – наверное, того самого Перегрина.

– Так бывает, что люди уходят, – негромко сказал тот. – Уходят совсем.

У Пауля опустились руки, нижняя губа мелко задрожала. А Перегрин… он на мгновение сжал его плечо, и глаза мальчика чуть осоловели, а скорбная морщинка на лбу разгладилась. Кристиан заметил это, но ему было слишком трудно думать сейчас об увиденном. Глаза слипались, веки тяжелели.

– Ну что, друзья, знакомиться будем? – улыбнулся вдруг незнакомец, и от этой улыбки будто морской свежестью пахнуло, а усталость юноши начала развеиваться, как утренний туман под лучами солнца. – Меня Перегрином звать.

– Бруна… Альма… Ян… – Дети хлопали глазами, потягивались, зевали, словно со сна.

Они глядели на странного гостя доверчиво – гораздо доверчивее, чем в первый раз на Кристиана, – будто знали его давным-давно. И – странное дело! – куда-то исчезли скорбь и боль, только что одолевавшие их. Словно не минуты прошли с момента, как услышали они горькую весть, а дни, даже недели.

И никто, казалось, не удивился тому, что новый их знакомец вдруг стал распоряжаться в обиталище беспризорников совсем по-хозяйски. Он как-то особенно ловко разжег огонь в мазаной печурке, вручил Яну с Паулем по ведру и отправил ребят за водой к колодцу.

– Ну и грязюку вы тут развели! – сказал он, приглядевшись к сваленным на нарах одеялам, и тут же послал Ларса и Альму эти одеяла вытрясать. Те подчинились без вопросов, хотя, на взгляд Кристиана, одеяла были ничуть не грязнее тех, которыми гостей снабжали в «Кабанчике».

Даже упрямец и бузотер Грегор, получив указание сходить за дровами, поартачился больше для виду, а потом вооружился колуном и поднялся наверх. Минуту спустя со двора склада уже доносились звонкие удары и стук раскалываемых поленьев. Проводив взглядом мальчишку, Перегрин уселся рядом с Кристианом.

– Ты приглядываешь за ними? – негромко спросил он, и в голосе его послышалась странная теплота.

– Нет. За ними присматривал другой человек. А теперь его нет.

– Умер, – полуутвердительно-полувопросительно сказал Перегрин.

– Его убили, – произнес юноша ровным голосом, хотя по сердцу словно полоснули ножом. – Кто-то. Или… или что-то.

– Что-то? – чуть заметно нахмурился гость.

И Кристиан, неожиданно для самого себя, рассказал незнакомцу обо всем: о жутком оборотне, ускользнувшем из дома священника, о погибшем в бою северянине Джоке, об отце Теодоре – и о том, что тот шептал перед смертью.

– Пуст, как чаша… – повторил Перегрин. – Пил мысли… Что же это было? И кого оно ищет?

– Я не знаю, – прошептал юноша. – Не знаю. И… отец Теодор назвал его непонятным словом…

– Каким же?

– Ворг. Он сказал: Ворг.

Паренек помолчал, и что-то тревожное было в этом молчании. Потом спросил:

– А еще? Отец Теодор сказал что-то еще?

– Он сказал мне, что я должен бежать. Бежать отсюда.

– Но ты здесь.

– Меня отговорили, – Кристиан чуть смущенно улыбнулся. – Теперь я понимаю, что инквизитор прибыл в Шаттенбург не случайно. Возможно, это воля Провидения. А раз так, если ему предстоит встретиться со злом, то и я должен быть здесь. Во всяком случае, мне так кажется.

– Может быть, и не кажется, – неожиданно сказал Перегрин, испытующе глядя на него. – И может быть, не только тебе.

– То есть?

– Он… отец Теодор ведь сказал бежать из города только тебе. Я прав?

Юноше вдруг стало одновременно и холодно, и жарко под внимательным взглядом серых глаз – словно таилось в их глубине что-то, не позволявшее ни уйти от ответа, ни накинуть вуаль забвения на произошедшее в доме священника.

– Да, сказал. Но…

– Вас зовут, – коснулась его плеча Альма и добавила шепотом: – Там тот человек с рынка. Со шрамом.

«Микаэль!»

– Мне нужно идти, – подхватился Кристиан. – Надо…

– Надо спешить, – Перегрин кивнул. – Но… будь осторожен.

Послушник вздохнул, отвернулся, и тут новый знакомец чуть коснулся его руки. У Кристиана на мгновение помутилось в глазах. А когда прояснилось, он увидел, что странный паренек уже помогает Грегору укладывать наколотые дрова возле печурки.

«Наверное, от усталости», – решил юноша, попрощался с детьми и заспешил к лестнице. Он не видел, каким взглядом проводил его Перегрин.

– Что случилось? – спросил Кристиан, выбравшись наружу.

– Надо спешить, – Микаэль, сам того не зная, повторил чужие слова; обычно сдержанный, он был очень взволнован. – Отец Иоахим и барон… Черт! Там такое творится! Пошли же, Кристиан, живее!

Над городом расплылся удар колокола с собора Святого Варфоломея. Потом прозвучал еще один, и еще, и еще. Бил колокол не размеренно, как звонил бы в урочный час, призывая к молитве, а часто и резко – так, словно алым заревом поднималось над городскими крышами пламя пожара.