Тени Шаттенбурга - Денис Луженский Страница 49

– К ратуше сзывают! – летела от двора ко двору весть, разносимая быстроногой ребятней. – Отец Мартин в колокол бьет!

Бросали люди работу, закрывали лавки и мастерские, потому как, если так звонят, значит, случилось что-то из ряда вон. Спешили горожане к площади, стекались к ратуше людские ручейки, вливаясь в колышущееся людское море. Стоял над толпой неумолчный гул – каждый первым хотел знать, что приключилось, и у каждого второго на этот вопрос был свой ответ.

– Не иначе ярмарку отменят, – тряс бородой дородный купец в дорогом, кармином крашенном плаще. – Говорила мне жена, надо было в Дрезден подаваться. Ох, введут меня в убыток…

– Не отменят, – хмурил брови другой купец, дороднее первого. – Что ж они, себе враги? Подохнут же с голодухи.

– Значит, товар отберут! Как пить дать, останусь в убытке!

– Что убыток… – махнул рукой еще один торговец. – Ты погляди рожи какие! Чисто разбойники! Тут бы голову на плечах сохранить, а серебра наживем!

– Да нет, это инкизитор опять проповедь затеял, – судачили пекари. – Ну созвал людей разок, да и хватит, а то кажный день на площадь бегать замаешься – когда тесто ставить, когда хлебы из печи вынимать?

– Истинно говорю, споймали, – заложил пальцы за пояс рослый мясник.

– Кого споймали-то? Кого?

– Ясно – того живореза, что Мельсбахов порешил.

– Это было б дело! А то я уж и в нужник с топором хожу – страшно!

– Так и есть! Гляди как набольшие препираются – не иначе спорят, кто нам добрую весть сообщит!

– А чего они тогда такие нерадостные, коли весть добрая?

На помосте, что сколочен был к недавней проповеди, и впрямь о чем-то горячо спорили отец Иоахим и бургомистр. Стоявший в шаге от них фон Ройц тоже ронял изредка несколько слов, о смысле которых горожанам оставалось лишь догадываться. Мартин Локк то и дело утирал со лба пот, хотя день выдался отнюдь не жарким, и выглядел он подозрительно бледным, что только укрепляло пессимистов в их опасениях. Вход на помост стерегли городские стражники и охранники фон Ройца.

– Гляди, а приезжие-то все при мечах! – судачили в толпе. – Что ж им, все правила наши побоку?

– Правила, правила… Это они для тебя правила, а для них…

– Ужель позволим нарушать?

– Бросьте вы, мечи-то вон бечевочками перевязаны, с печатями. Все как положено.

– А коли перевязаны, так и зачем они? Ходи как добрый человек, без железа!

– Так они ж вражину ловят, как его без мечей-то ловить?

– Да помолчите вы! Вон глядите – начинают!

Но, едва бургомистр шагнул к краю помоста, повисшую над площадью хрупкую тишину распорол крик, донесшийся от ратуши. И столько в нем было муки и боли, что толпа всколыхнулась:

– Кто там орет? Что случилось?

И тут же те, кто стоял в задних рядах, получили ответ от тех, кто был к ратуше ближе:

– Глядите! Это ж Клара Циглер!

– Чего она убивается-то?

– Сыно-о-ок! – кричала женщина. – Сыно-о-ок!

– Видать, с сыном что-то случилось!

– С каким сыном? Это который ведьму караулил?

– Да неужто…

– По всему выходит, не поймали живореза-то, – тяжело сказал кто-то из пекарей. – А вовсе даже наоборот, сдается мне.

– Тихо-о! – Оттеснив бургомистра, к краю помоста вышел отец Иоахим. Сегодня он был не в молитвенном облачении, а в грубой дорожной сутане, под которой виднелось белое платье доминиканца. Двое стражников тем временем унимали бившуюся Клару.

– В вашем городе снова случилась беда! – крикнул инквизитор, чтобы услышали его все собравшиеся. – Отец Мартин сегодня, спустившись к женщине, прозывавшейся Терезой Дресслер и подозреваемой в ведовстве, увидел, что и она, и охранник ее… мертвы.

Вздох прокатился над толпой. А Иоахим продолжал:

– С тяжелым сердцем говорю я об этом, ибо уповали мы на то, что сможем остановить угрозу прежде, чем вновь прольется кровь, но…

– Но не сделали ничего! – взвыла Клара Циглер, пытаясь вырваться из рук стражников. – Ничего! Сынок мой!

Над площадью разнесся ропот.

– А и в самом деле! – крикнул кто-то. – Мельсбахов порешили, а никто и не чешется!

– Ведьма… – начал было инквизитор, но тут закричали откуда-то с дальнего края площади:

– Ведьма?! Люди, вспомните, кому Тереза чего плохого сделала!

– И вправду… Да…

Ойген фон Ройц скрипнул зубами. У отца Мартина, видать, в голове каша, а не мозги: вместо того чтобы по-тихому сообщить о случившемся в ратуше бургомистру, он ударил в колокол. Пришлось мчаться сюда едва ли не наперегонки с Иоахимом – ведь ясно, что дело нешуточное. А люди и без того на взводе: станут ли слушать какого-то святошу заезжего, увиденного впервые три дня назад? Все было за то, что не станут.

– Может, и не ведьма она вовсе?! – продолжали кричать из толпы. – Не испытывали ее ведь!

Ропот становился все громче. Фон Ройц окинул взглядом редкую цепочку своих бойцов, прикидывая, смогут ли те сдержать горожан, если… начнется. Местная-то стража наверняка постарается в сторонке остаться: вот и сержант тутошний, ван Зваан, уже на ступеньку ниже спустился. Видно, и впрямь надеяться можно только на своих – хорошо, Девенпорт заставил их прихватить с собой короткие, в два элле [57], ясеневые шесты – не хвататься же за мечи. Ну и еще телохранитель Иоахима примчался откуда-то, весь в мыле, приволок за собой паренька-послушника, встал рядом с инквизитором. До клинков, Бог даст, не дойдет, но вот по соплям кто-то из горожан наверняка получит, пусть только сунутся к помосту. Потом придется поговорить по душам с бургомистром – уже по-настоящему, без экивоков, только сперва надо, чтобы тут, на площади, все закончилось не очень скверно. Тут уж надежда на святого отца. Давай же, папский голос, не подведи, переори этих крикунов подзаборных, ну!

Но инквизитор даже рта открыть не успел: из толпы прозвучали те слова, услышать которые фон Ройц боялся больше всего.

– Пока вы не приехали, ничего в городе и не случалось!

Конечно, это не так – ведь именно горожане и воззвали о помощи после гибели детей, но кто из них об этом вспомнит? Сейчас они готовы связать приезд чужаков с убийствами, и связь эта кажется им очевидной. Барон, читавший Аристотеля и Бурлея, Альберта Саксонского и Оккама, неплохо знакомый с искусством рассуждения, мог бы объяснить, что «после того» не значит «вследствие того», но… это можно доказать каждому в отдельности, а вот объяснить столь очевидные вещи толпе – едва ли возможно.

Ойген крепче сжал перила помоста, кинул взгляд на бургомистра. У того в глазах плескался неподдельный ужас. Городской глава явно боялся, как бы посланник короны не решил, что именно он всему виной. Между тем толпа качнулась к помосту – словно густые сливки в потревоженной миске – и бойцы Ойгена взревели, едва сдерживая натиск: