Слёзы Шороша - Братья Бри Страница 5

Ещё ночью, когда в голове Кристин только зарождался план, как помочь Дэну, она, то обливаясь слезами, то смеясь сквозь слёзы, проговаривала речь, которую должна произнести (которую на самом деле она могла пробормотать только самой себе далеко не на свежую голову), вручая ему этот подарок.

– Дорогой Дэн… Нет… Дорогой мой Дэн… Нет, это уж слишком… Дэниел… Суховато… Дорогой Дэниел, я хочу сделать тебе подарок. Нет-нет, Дэн, у меня нет его в руках. Это… здесь, – она приложила руку к своему сердцу. – То есть это… это поездка… две поездки, но о второй потом. Дэн, я понимаю: сейчас ты вступил на порог какой-то новой жизни. И я не собираюсь, и не в силах, и не вправе ломать её. Я постараюсь… не мешать тебе. Но я думаю, что тебе… в общем, я предлагаю тебе сделать поворот. Поворот в этой твоей новой жизни. Поворот в сторону реальных фактов и обыкновенных людей, которые в силу своей обыкновенности помогут тебе выбраться из… мрачного тоннеля на свет, точнее… может быть, правдивее сказать, из внутренностей, прости, Дэн, выблеванных воображением какого-то шизика или, может быть, шарлатана, и взглянуть на всё простым человеческим взглядом. И я верю, что эта поездка станет первым шагом к возвращению того Дэниела, которого я знала ещё со школы…

– Подленько: я дарю Дэну поездку, которая должна подарить мне прежнего Дэна, – оценила Кристин свою только что оставшуюся в прошлом речь.

День начался для Кристин удачно: она узнала телефон Эшли Вуда, одного из членов экспедиции, в которой участвовал Феликс Торнтон, дозвонилась до него и условилась, хоть и не без сопроводительного ворчания в ухе, о встрече. Она ликовала: её план начал осуществляться!

Дэниел, окрылённый неподражаемым терпением и благожелательностью Кристин и надеждой на приближение к разгадке тайны, воспарил в заоблачные высоты, как только они выехали из города и взяли разгон, и плыл по лазурному бездорожью миль восемьдесят, пока знакомый голос не преодолел с невесть какой попытки двухфутовый отрезок от реальности до грёз.

– Дэниел Бертроудж, проснитесь! Сколько же можно спать?!

– Крис?! – он недоумённо посмотрел на неё и огляделся вокруг. – Мы приехали?

– Мы приехали. Его имя Эшли Вуд. Ага! Кажется, ты возвращаешься из комы. Номер девяносто один… Вот его дом, – Кристин остановила машину. – Ты готов?

– Голова немного гудит. Эшли Вуд, номер девяносто один.

Кристин засмеялась.

– Мы же с тобой не на свидание в тюрьму приехали. Не «Эшли Вуд, номер девяносто один, на выход!», а номер его дома девяносто один. Мы остановились как раз напротив, и я жду, когда ты окончательно придёшь в себя.

– Пришёл – пошли.

– Теперь вижу, что пришёл.

Дэниел несколько раз надавил на кнопку какого-то допотопного звонка. Ожидание заполнилось упорядоченным деревянным стуком и приближавшимся сиповатым бормотанием. Дверь открылась без дежурных вопросов и смущённых ответов. Перед глазами Дэниела и Кристин предстал высокий человек лет шестидесяти, опиравшийся на плечо своего деревянного помощника. Облик и того, и другого недвусмысленно выказывал, что они не уступают друг другу в сухости, как телесной, так и душевной.

– Здравствуйте, – несколько запоздало и неуверенно произнесла Кристин. – Эшли Вуд?

– Чем обязан?

– Я… Я звонила вам утром. Мы договорились о встрече. По поводу Феликса Торнтона… его участия в экспедиции. Вы помните? – глядя на Эшли Вуда, Кристин начала почему-то сомневаться в том, что утром ей улыбнулась удача.

Эшли Вуд молча продолжал оценивать гостей.

– Меня зовут Кристин Уиллис, а это мой друг Дэниел Бертроудж.

– В дом не приглашаю: на всём боль отпечаталась, а у вас лица вешние, к боли непривычные. Там поговорим, – он махнул костылём в сторону беседки.

Гостям задышалось легче…

Когда все сели на скамейку, окружавшую стол, Кристин решила повторить то, что она уже говорила Вуду по телефону.

– Видите ли, мы не журналисты, мы студенты. Собираем материал о жизни и творчестве Феликса Торнтона. Расскажите нам об экспедиции, в которой, как писали в газетах, он пропал.

– Я расскажу всё, что знаю. Всё, что помню.

Эшли Вуда не надо было упрашивать о чём-то рассказать. Он готов был поведать обо всём, даже о своих грехах: его душу уже несколько лет готовила к покаянию тяжёлая болезнь. Тем более, молодые люди не были журналистами (он это видел), которых он не любил за то, что любое искреннее слово они отдают на откуп дьяволу. К тому же ему нужны были деньги.

– Но сначала я возьму деньги… на лекарства: хворь требует, – он отвёл глаза в сторону. – Вы уж простите, детки.

– Да, конечно, – испытывая некоторую неловкость, Кристин поспешила достать из сумочки деньги. Она протянула две сотни Вуду. – Возьмите, пожалуйста.

Он молча взял их, зажал в кулаке, будто собственную стыдливость, которая всегда не к месту высовывается, и, привстав, засунул в задний карман брюк.

– Это был самый пустой и чуждый сердцу поход из всех, в которых я побывал. А в походах я бывал столько, что память моя заблудится, перебирая их. Это была насмешка, а не поход. И всё, я думаю, из-за вашего дьяволёнка, художничка. На поиски мы всегда отправлялись вчетвером. Уже знали друг друга, и нам не нужен был чужак. И, уж точно, не нужен был этот Торнтон-младший. Но его старший брат Эдди как-то сумел уговорить Дика Слейтона взять парня с собой. Дика слушались все, даже я не перечил ему: такой у него был характер, что не поперечишь. Уговор был простой: он не суёт свой нос в наши дела и сам не ищет железо…

Погода испортилась в первый же рабочий день: разразилась гроза, хлынул дождь. Нам это было некстати: кругом валуны, скользко, опасно. Ищейку включать нельзя. Не очень-то весело торчать без дела в лагере. А этот… начал прыгать, как одержимый, и орать в небо: «Поддай ещё! Покажи свой оскал! Я хочу тебя!» и ещё что-то вроде этого. Оно и показало, отметилось: в двадцати ярдах от него молния подожгла дерево. А он не унимался: «Хорошо! Ещё! Целься лучше! Я здесь! Я твой!» Я не выдержал и сорвался с места. Во мне, как, думаю, и в каждом из нас, в тот момент закипело желание поучить его. Я бы, точно, выпустил пар: поддал бы стервецу как следует. Но вмешался Эдди и как-то угомонил братца. Художничек всех настроил против себя и ничего не хотел понимать. Он смотрел на всех свысока.

– А рисовал? – поинтересовался Дэниел.

– Всё время что-то рисовал. Проходишь мимо: рука так и шаркает по листу. Взглянешь: вроде рисует природу… к примеру, валун, небо… Однако потом он наделял это какой-то мерзкой жизнью. Я не знаю, чем именно. Не знаю, как и сказать. Но чем-то отвратным, тем, что порождала его голова… Нет, он не настоящий художник…

Через несколько секунд Эшли Вуд усмехнулся и продолжил:

– По правде сказать, Дика он нарисовал подобающе. Глаза, усмешка… как живые. Даже характер как-то вывел. Но человек он… неправильный… Ел отдельно, говорил с издёвкой в глазах… и всё такое. Только из-за брата терпели: брат у него хороший… и дело знал…