Баймер - Юрий Никитин Страница 5

– Опять за свой компьютер, – сказал оннеодобрительно. – Глаза испортишь…

– У меня элэсдэшник, – ответил я.

Он покачал головой:

– Что за жаргон… Я же видел, у тебя раньше был защитныйэкран! А теперь сидишь без экрана. Вон уже щуришься.

– Это не такой экран, – сказал я терпеливо. – Онсовсем на другом принципе, чем те, старые. Никто от них глаза не портит.

Он возразил:

– Это все равно лампа. Огромная лампа! А ты сидишьперед этой огромной лампой, смотришь в нее ежедневно по десять-двадцать часов!Да что там десяток… Вчера ты сидел перед этой лампой целые сутки.

Я чувствовал приступ тоски. Мне спрятаться труднее, чемакадемику. У того восьмикомнатная квартира, а живет только с женой исобакой. Жена не смеет даже пройти на цыпочках мимо кабинета, «когда Ониработают», а собаке по фигу, что на экране компа: научный труд или новаяигрушка, она его любит и обожает любого, даже если он с благородной real-timestrategy перейдет на простейшую стрелялку.

Раньше мы жили в большой трехкомнатной квартире, я каждыйдень слушал, как мой дед, тоже упорненький такой интеллигент, пыталсязаинтересовать сына, то есть моего отца, классической музыкой. Ну, всякими тамбитлами, аббами и прочими квинами, но отец балдел только от голливудовскихфильмов новой формации. Наверное, если б они нашли общий язык, то, может быть,не разменяли б квартиру. Или разменяли бы позже. Но чересчур разные вкусы, тода се, и вот старики выменяли себе неплохую однокомнатную, а мы с батей в терпимойдвухкомнатной…

Что ж, дед не понимает сына, у бати другие ценности, нотеперь даже у меня с отцом уже не того… Раньше шли ноздря в ноздрю, обаодновременно открыли для себя Шварценеггера, Ван Дамма, Сталлоне, Караченцова,Спилберга, Ричарда Гира, Костолевского, Рафаэлу Кару, но потом прямая линиярасщепилась. Или не расщепилась, отец прет все по той же дороге, ессно,единственно верной… нет, даже не прет, а осваивает участок, на который вышел, аменя понесло по совершенно новой дороге, усеянной хардом и софтом, драйверами,чипами, платами…

И вот теперь отец говорит о какой-то Сюзерленд, о новойсуперзвезде Томми Крузе, а я даже таких фамилий не слыхал, зато я точно знаю,что звезды – это Сид Мэйер, Джон Ромеро, Пажитнов, а суперхиты –Дайкатана, Симс, Мэджести, вторая дьябла и «Казаки в европейских войнах»…

Отец говорит про изумительную игру актеров и рисковую работукаскадеров, а я точно знаю, что все это компьютерные спецэффекты, я сам такиемог бы сделать, если бы машину помощнее, даже программулька для этого есть,даже не одна, навалом.

– Кофе заканчивается, – заметил я. – И сахар.

– Я уже заказал, – ответил он. – Прямо на домдоставят! Мешком покупать дешевле…

– Кофе мешком?

– Нет, сахар. Кофе… рискованно.

Отец мой, как уже говорил, закончил в свое время Бауманку,специализировался по турбинам высокого давления и, как большинство людей,получивших техническое образование, считал себя на этом основаниинеполноценным. Сколько я его помню, он всячески проламывается в гуманитарность:покупает книги по искусству – у нас полки ломятся от всяких непонятныхдалей и шагалов, собирает какие-то дешевые репродукции – на дорогиекартины нужны доходы, а не какая-то смешная зарплата, выписывает газеты ижурналы, где в названии встречаются слова «культура» или «искусство».

Когда я был совсем маленьким, я помню, отец с гордостьюназывал себя алармистом, затем – антисайентистом, всегда с одобрениемговорил о «зеленых», и, сколько я себя помню, я слышу о гнетущей роли науки итехники, о падении нравов, о бездуховности прогресса, о нивелировке культуры…

Любую техническую новинку, будь то электрогриль иликомпьютер, отец воспринимает враждебно. Инстинктивно враждебно, даже не вникаяв ее работу. Думаю, что и телевизор он купил в числе последних, если телевизорне был куплен его отцом, а моим дедом.

В дверь позвонили. Отец пошел открывать, а я поспешноскользнул на кухню. Была мысля вообще приспособить кофейник прямо в комнате, нотогда со старшим поколением связь оборвется, нехорошо. Кухня у нас место длябрифингов.

Я торопливо угощал кофе Мадженту, она ахала ивскрикивала от восторга, я успел показать ей, как включается электроплита, нотут в прихожей раздались голоса: преувеличенно радостный и приветливыйотцовский и благодушный рокот Валериана Васильевича, они с отцом давние друзья.Потом оба вдвинулись на кухню, я вежливо поинтересовался, не сварить ли и дляних, Валериан Васильевич великодушно согласился.

– Что-то вы похудели, – сказал мнеблагожелательно. – И такая интеллигентская бледность… В такоевремя остаться все еще незагорелым?

Отец сказал осуждающе:

– Похудел!.. Если бы только похудел. Он пристрастился к этойнаркоте, к этому последнему созданию сил тьмы… Вот глаза красные, как уангорского кролика.

Валериан Васильевич кивал, соглашался, большой иблагодушный, как огромный медведь. Он расположился в единственном кресле, кухняу нас полногабаритная, кроме кресла, еще и так называемый уголок, так чтотусовочка может быть еще та.

– Да, не та молодежь пошла, – согласился он. –Худшие вовсе колются, гомосекничают, а лучшие – за этими ящиками, где наэкранах что-то бегает, мелькает!.. И не могут оторваться от этогомелькания. Аддикция.

Отец сказал мечтательно:

– А помните, Валериан Васильевич, наше время? Помню,даже за обеденным столом читал! Поставлю книгу посреди стола, подопру еечем-нибудь и хлебаю из тарелки. А глаза все время бегают по строчкам… Дакакие там строчки! Это сейчас так говорю, а тогда я был в другом, неведомоммире. Спасал принцесс, побивал магов и драконов, вершил справедливость на всейземле. Потом узнал, что мать тайком мне подкладывала котлет, которые я нелюбил, а за книгой я все, оказывается, сжирал. Думаю, что, положи она натарелку грязные отцовские носки, съел бы! И не заметил.

Валериан Васильевич кивнул, его глаза так же мечтательнозакатились под надбровные дуги.

– Это все знакомо. А я вот, когда гнали спать, тайкомбрал книгу и фонарик. Под одеялом укроюсь с головой, фонарик зажгу и читаю.Родители видят: нет света из-под двери. Значит, ребенок спит. А этотребенок читает, пока батарейка не сядет, а наутро идет в школу с краснымиглазами!

Отец хохотнул:

– У меня было то же самое. Родители даже к врачуводили, представляете?

– Не представляю, – ответил Валериан Васильевич вкуснымголосом, и я вспомнил, что многие из их поколения произносят это«представляете» или «я не представляю» с подобными интонациями. Наверное, в ихгоды это было как щас «круто», «клево», «тащусь», «отпад». – И чтосказал врач?

– Нашел нервное истощение и прописал рыбий жир!