Найдена - Ольга Григорьева Страница 55

Только счастья ей с милым не видать,

Да недолго ей по земле гулять!

Чиста синь-река руки мне польет,

А землица-мать глины даст кусок,

Черным облаком душу ей сожгу,

Куклу глиняну в воду окуну:

«Прореди, река, ты ее косу,

Унеси, река, ты ее красу!

Ты ужаль, вода, голубой змеей

Ту, что милого отняла зимой.

А помрет она – я слезу пролью

На калин-мосту по любовь свою!»

– Эй, песенница!

Я обернулась. Сзади догоняла подвыпившая ватага молодых парней. «Опять…» – устало мелькнуло в голове. Не отвечая, я прибавила шаг.

– Эй! – донесся звонкий оклик.

Я припустила бегом к деревне. Пот застилал мне глаза, в груди ныло, а домики не приближались.

– Да погоди же!

Оглянуться на бегу мне не удалось. Я зацепилась за кочку, отчаянно замахала руками и…

Шлеп!

Грязь плеснула на щеки. Парни подошли. Их было трое – двое совсем молодых и один постарше.

– Поднимайся, – протянул руку старший.

Я отползла и набрала полные пригоршни земли. Если нападут, брошу. Покуда протирают глаза…

– Ты чего испугалась? – спросил один из молодых, в вывернутой наизнанку теплой волчьей телогрее. Голос у него был ласковый, но взгляд настороженный, как у зверя.

– Мы тебя не тронем, – пообещал старший.

Он стоял чуть боком. Лунный луч гладил его щеку, и кожа на ней казалась бледно-голубой, будто у мертвеца.

Похоже, они и впрямь не желали ничего дурного. Я схватилась за протянутую руку и вскрикнула. Ладонь незнакомца оказалась холодна как лед. В глазах зарябило. Быстро, не давая мне опомниться, старший поднял меня, отпустил и тут же, оправдываясь, произнес:

– Замерз маленько. Ночи не теплые.

Я кивнула. Ночи, конечно, не летние, но я в одном сернике не замерзла, а он в сапогах и телогрее замерз так, что пальцы стали холоднее ледышек? Что-то не верилось.

– Спаси Бог, – поблагодарила я.

Старший ухмыльнулся:

– Нас он уже не спасет. Припозднился.

Парни дружно засмеялись. От их смеха у меня по коже побежали мурашки.

– Пожалуй, пойду, – робко сказала я.

– Иди, – равнодушно откликнулся старший.

Облегченно вздохнув, я повернулась спиной к парням и пошла вперед. Крыши деревенских домов неожиданно выплыли из темноты совсем рядом. Я завернула за холм, обошла изгородь. Вот и первая дверь… Пальцы коснулись холодного камня. Дверь каменная?! Не может быть! Я метнулась к другой избе. Крыши и стены стали пропадать, а на месте домов, словно из-под земли, выросли надгробные камни. Один, другой, третий… Я зажмурилась и упала на колени.

– Поднимайся.

Я открыла глаза. Передо мной стояла все та же троица. И тот же парень протягивал руку. Только теперь вокруг громоздились продолговатые, с углублениями и резными рунами, камни старого погоста…

– Чего испугалась?

Тот же вопрос… Словно время повернуло вспять. И что это за люди? Или они вовсе не люди, а нежити и время не властно над ними? Мне стало страшно.

– Вы… – заикаясь выдавила я. – Вы кто такие?

Парни переглянулись.

– Хрол, – как-то неуверенно сказал старший.

– Прон, – дружелюбно улыбаясь, вымолвил тот, со звериным взглядом.

– Ждан, – закончил третий, самый молодой, с длинными курчавыми волосами соломенного цвета и крючковатым носом над тонкой полоской усов.

Их имена ничем мне не помогли. Легче не стало.

– Чего вы гонитесь? Чего от меня надо? – вжимаясь спиной в холодный камень, спросила я и вдруг вспомнила: там в поле они догнали меня, даже не запыхавшись. А я бежала шибко.

Парни переглянулись.

– Поешь ты хорошо, – сказал Ждан.

– Пою и пою. – Я отчаянно сопротивлялась страху. – Вам-то что за печаль?

– Праздник у нас, – неожиданно заявил Прон, – а петь некому.

– Ага. Не умеем мы, – добавил Ждан. – Может, пойдешь с нами?

Он сказал это так, будто предложил давней подруге прогуляться на ярмарку в базарный день. Двое других кивнули. Они что, ослепли?! Не видят, что на дворе ночь? Сумасшедшие какие-то.

– Так пойдешь? – поинтересовался Прон.

Я ухватилась за надгробие и решительно поднялась.

– Нет. Вы ступайте, куда шли, а я пойду своей дорогой.

– Так ведь ночь. Дороги не найдешь, – с сожалением сообщил Ждан.

Они мне надоели. Я в упор поглядела на Ждана и вдруг поняла – он знает! Не выдумывает, не предполагает, а твердо уверен: дороги мне не найти.

– Мои песни нынче не таковы, чтоб на празднике петь, – сказала я чистую правду.

Прон улыбнулся:

– Мы слышали. Хорошая песня. Особенно заговор. Такой даже нашему Берендею не под силу выдумать.

– Какой заговор?

– Ну как же? – удивился Прон – Неужели не помнишь: «Унеси, река, ты ее красу». Здорово!

Остальные двое дружно закивали, будто деревянные болванчики, которых продают умельцы на восточных базарах.

– Молодцы, – силясь сохранять спокойствие, произнесла я. – Вы разуйте глаза! Ночь, погост, а вы о песнях. И где петь-то?

– Да прямо тут, – невозмутимо ответил Прон.

– Тут? – Я вгляделась в лица парней. Они не шутили. – Ладно, – согласилась я. – Только одну песню. О чем?

– А ты не думай, о чем, – посоветовал Ждан. – Главное, пой от души. Что в сердце запало, о том и пой.

Нашли спьяну развлечение – издеваться над измученной, запуганной девкой! А петь придется…

Я прикрыла глаза. Что же им спеть? Хотелось выбрать что-нибудь удалое, чтоб видели – не боюсь, но неожиданно в памяти всплыл весь прошедший день. Снова зазвучал голос Горясера, шею заколола борода польского короля, в ноздри проник тяжелый винный запах. Меня передернуло от отвращения. Господи, куда ж меня занесло?! А как все было хорошо в той, давней жизни, где мы со Стариком бродили по нескончаемым полям и лесам, пели песни, ночевали у костра, делили кусок хлеба на двоих…

Кто-то хлопал в ладоши. Я вздрогнула. Ждан и Прон стояли в паре шагов от меня и мечтательно глядели на звезды, а Хрол бил в ладони и качал головой.

– Что же ты замолчала? – опуская руки, обиженно сказал он. – Такая была песня…

– Я не пела…

– Пела, – уверенно заявил он. Ждан и Прон кивнули. Сумасшедшие…