Дороги богов - Галина Львовна Романова Страница 55

Будимир только мельком глянул в сторону своих сыновей. Он ждал их смерти, боялся ее и теперь чувствовал лишь слепое безрассудное бешенство. Он рубился с викингами до последнего и сейчас еще не отошел от горячки боя. Поэтому, углядев краем глаза нескольких пленных, не медлил ни мига. Вытаскивая на ходу меч, шагнул навстречу.

Конунга, который наверняка отдал приказ зарубить мальчиков, среди них не было. Но Будимиру это было все равно. Пленные отпрянули, взглянув в его перекошенное лицо, — привыкшие проливать кровь и смотреть в лицо смерти, они тем не менее дрогнули.

Будимиру очень хотелось сполна утолить жажду крови. Ему вдруг вспомнились все рассказы о жестокости викингов, его позорное метание по городам и весям. Захотелось услышать, как будут кричать и корчиться от боли те, кто сам заставлял кричать и мучиться других. Но он всего лишь несколько раз взмахнул мечом и оставил на земле окровавленные тела.

Жизнь была сохранена только одному, последнему. Будимир заставил себя опустить меч и кивнул воинам: — Найдите жреца Силомира. Мы подарим Этого Перуну!

На следующий день после тризны зарядили наконец дожди. Небо, сухими от скорби глазами следившее за Русью-Гардарикой, разразилось поминальным плачем по погибшим. Дожди лили с такой неистовой силой, что Волхов вышел из берегов и едва не затопил мостки причалов, возле которых совсем недавно торчали чужие драккары. Сейчас там осталось всего несколько торговых шнек и лодей — большинство захваченных кораблей было разобрано и отдано огню, пойдя на погребальные костры. Возле Ладоги выросло несколько новых курганов. В одном из них, первыми между равными, уснули последним сном маленькие сыновья Будимира Ладожского и Владимир Белозерский, младший брат Вадима Храброго, павший в бою на причале.

Проводив в последний путь воинов и простых горожан, Зарница и Ведомир задержались в Ладоге, пережидая распутицу гостями ладожского жреца Силомира.

Ладожский князь после победы над викингами был особенно любим народом. Он да Вадим, чье прозвание повторялось на все лады, были главными героями. Ладожане гордились своим князем, хвастались им перед соседями, а женщины и девушки, зная, что двадцативосьмилетний князь потерял жену и двух сыновей, наперебой жалели его.

Самому Будимиру было не до бабьей жалости. Выбив урман из Ладоги и проводив павших, он с малой дружиной ринулся на Изборск, не то помогая соседям, не то утоляя жажду крови.

Он честно попытался помочь Изборску — не только платя за помощь боярскими дружинами, но и утоляя жажду мести. Молодой Земомысл принял помощь, но потом обошелся с Будимиром резко, не простив услуги сильного слабому. Считавший свой род без перерыва до самого Волха Славеновича через его старшего сына Избора, Земомысл Бориполчич по праву хотел быть первым. Старый Изборск мог стать стольным градом славянских князей, но выходило по всему, что сила не на его стороне.

Будимир вернулся в Ладогу в конце листопада-месяца с крепко засевшей в голове мыслью — пока на его стороне сила, пока не забыл народ, как он очистил свою честь, изгнав урман из Ладоги, стать великим князем. У него будет власть — ведь еще давно нечаянно встретившийся волхв предсказывал ему это!..

Все еще вынашивая эту мысль, он и посетил подворье жреца Силомира. Зарница и Ведомир уже готовились к возвращению в Перынь и ждали первых заморозков, утверждающих пути.

Девушка была на дворе, когда приехал князь со своими ближними. Его постоянный спутник боярин Твердята, уже носящий задумку оженить князя-вдовца на своей младшей дочери, шел за ним. Прочие остались у порога. Завидев Зарницу, Будимир улыбнулся:

— Добрая встреча, владычица!

Девушка поклонилась:

— Здрав будь, гость дорогой. Милости просим!

На порог выскочила жена Силомира, распахнула двери пошире, приглашая князя войти. Будимир прошел в дом, поклонился очагу-домовому, приветствовал хозяина и принял спешно поднесенное угощение.

О деле заговорили позже, когда Силомирова жена перестала подавать новые блюда и был допит бочонок пива. Князь приступил к делу сразу, не ведя окольных путей.

— Подмога мне ваша, владыки, надобна, — молвил он. — О большом деле я мыслю, без вас не обойтись!

— Ты ведаешь, княже, что мы супротив тебя не ходили, — отмолвил Силомир. — В чем нужда?

— Власти я жажду! — Будимир даже выпрямился, расправил плечи. — Чую — силы для того есть, народ за меня. Ладога была первым торговым градом, должна она быть и градом первым княжеским!.. Как дядья мои, хочу я собрать под свою руку всю Русь. Вы ведаете, что после боя с урманами многие на моей стороне. Изборск так потреплен, что не оправится в скором времени, Белозерск далече, а Новый Город да прочие и всегда слабы были. Как зачну под свою руку всех собирать — никто не посмеет супротив меня выступить!

Будимир говорил правду — он мог стать первым князем всей Руси, пока в памяти людей была свежа память об урманах. Дружина его разрослась, ее надо было кормить, а для того нужны были новые дани-пошлины. За защиту от урманских набегов малые города и починки будут ее платить — а коли откажутся, всегда можно сказать: раньше такого не было, зато урмане были. А теперь у вас есть защитники, за оборону платить надо. И ведь заплатят! А там будет сила, можно и других князей под себя поставить. И братьев Бориполчичей с упрямым Земомыслом во первых рядах. Пусть не кичатся родством, когда нечем его подкрепить! То верно, они суть прямые потомки Волха Славеновича, они да этот Вадим Храбрый из Белоозера, да только с годами разбавилась кровь пращура, жидка стала. Новая сила нужна, и этой силой будет он, князь Ладоги Будимир.

— А мы-то тебе на что? — нарушил молчание Ведомир, сидевший подле Силомира. — Наше дело в чем видишь?

— Народ на моей стороне — коль не есть, так будет, — перегнувшись через стол, громко зашептал Будимир. — Вы же, владыки, богов умолите! Все в их власти — и живот, и гибель! Подмога мне надобна от Светлых, от Перуна-громовержца да Даждьбога солнцеликого. Истинно ведь молвлено — без бога лишь до порога, а с богом всюду дорога… Вы Светлых умолите, а уж я за платой не постою — отдарю их хоть добрым молодцем, хоть красной девицей! Любые жертвы принесу! Прославьте меня пред богами, задобрите их ради меня!

Зарница вопросительно взглянула на Ведомира — одному ему она открылась, как страшно ей было в тот день у дуба, на жертвоприношении. Видать, тот воин достиг-таки Ирия и сумел шепнуть на ухо Перуну златокудрому пару слов о беде словенской, вымолить подмогу и удачу. Но что скажет громовержцу тот человек, коего для-ради княжьего дела на тот свет отправят? Не нажалуется ли? Не умолит покарать жестокосердого?

Такие сомнения владели не одной ею. Силомир промолчал, а Ведомир нахмурился:

— Непотребное молвишь, княже. Богов прогневать хочешь?.. И без того много крови пролито, не все еще оплаканы. А невинный Перуну не надобен!

— Да я ведь не свои дела покрывать вздумал чужой кровью! — прижал кулаки к груди Будимир. — Я такое задумал!.. Мне это дело — как война с урманами, столько же сил положить нужно, каб не больше! Видели, какова наша земля? Велика и обильна, на всех места хватает, а все же грыземся друг с дружкой из-за пустяка, родством считаемся, кичимся, кто достойнее из потомков великого Волха Славеновича, — горячо заговорил князь, наклонясь вперед и словно обнимая собеседников взором. — Каждый на свою сторону тянет. Изборск, Ладога, Новый Город со Славенском, Белоозеро, Ростов-град и иные прочие. И чтоб по-родственному кому помочь — такого нет. Я доподлинно ведаю, про что толкую, — сколько поскитался по земле, прежде чем удалось князей да старейшин на свою сторону переманить! А вот ежели б в единой руке все были, каждый свое место ведал!.. Вот о чем я думаю, вот что мне покоя не дает — единая власть по всей земле. И мне подмога надобна… Можете мне помочь?