Элегия Мёртвых - Дарья Кадышева Страница 58

– Даже скюры никуда не ходят в такие ненастные часы. Не дави на нас, волк.

– Ладно. Поупражняемся после обеда. Тучки рассеются к этому моменту.

Нен сощурился:

– Я тебе накостыляю тогда, ты не против?

– Очень даже за. Давно не брал в руки меч.

– Ну ты садист.

– Нет, ты точно решил Рихарда подменить, – недобро хохотнул Брэнн.

«Не упоминай это имя всуе. При мне», – процедил Марк мысленно.

По выражению лица парня он заключил, что тот колол его намеренно, да побольнее и не без удовольствия. И кто тут садист?

– Я о вас забочусь, – со вздохом сказал Марк. – Не всё же время спать и пить.

– Тебе одному просто скучно стрелять по мишеням. Да и своё ты давно отбухал, – заметила Лета.

Повернувшись к ней, Марк столкнулся с издёвкой в её здоровом глазу. Другой, чужой, вообще ничего не выражал и больше походил на стеклянный.

– Na karole-to dil vumb (Не рой себе могилу), – отрывисто проговорил он.

– А то что? – с вызовом отвечала она.

Усмехнувшись, он затянулся самокруткой.

– Toa botre (Ты невыносима).

Лета помолчала немного, разминая затёкшую шею, хотя уголок её губ дрожал, словно её так подмывало сморозить ещё что-то. Допив кофе, она поставила чашку на пол и вновь поглядела на него без тени язвительности:

– Ol-toa perla doup ilu? (Хочешь поговорить об этом?)

– Вы о чём? – спросил Брэнн, недоверчиво косясь на них.

– Avna, fagu-mu (Пошли, обсудим), – согласился Марк без раздумий и, поднявшись, подал руку Лете. – Sorcе evec sorcе (С глазу на глаз). Ma dorle alca actar cil-cilu (Я должен тебе кое-что показать).

– Cilu? (Что?) – слегка удивилась она.

– Sorcalu, juvie. (Увидишь, красотка).

Лета повела плечами и встала, приняв его руку.

– Секретики, да? – надулся Брэнн и прижал к груди колени.

Его всегда раздражало, когда они говорили на эльфийском. Но некоторым беседам лучше оставаться в памяти лишь их двоих.

Марк помахал ему ладонью и выбрался из комнаты в коридор, на ходу швыряя окурок самокрутки в пустую цветочную вазу, которую Лета успела приволочь откуда-то, сетуя на небогатый интерьер. Попрощавшись с Иваром и Неном, девушка выскочила за ним.

– Брэнн раскололся? – тихо поинтересовался у неё Марк.

– Пока нет. Вообще не хочет говорить, – отозвалась она и обернулась, чтобы посмотреть, не идёт ли кто за ними. – Когда это началось?

– После Стронницы. Сначала он замкнулся в себе, неделю не разговаривал. Потом вроде отошёл, но до меча боится дотрагиваться. На Арене, вроде как, переборол себя, сражался... Что он увидел, Лет? Что его сломало?

– Не сломало, но ранило, – поправила Лета, плотнее кутаясь в накидку из рысьего меха – подарок Эйдин. – С этим ещё можно что-то поделать.

– Я надеялся, что ты выведаешь у него что-нибудь.

– У Рихарда получилось бы, – произнесла она и тут же прикусила губу. – Ах, да. Чёртов Рихард. Извини.

– Ты сейчас специально? Опять?

– Нет. Куда мы идём, кстати?

– Ты стала такой...

– Какой?

– Невыносимой, – сквозь зубы повторил он. – Неправильной.

– Да ну... А знаешь ли ты женщину, что меня родила?

– Да, Та-что-носит-Древнюю-Кровь не носила ни такта, ни мозгов. И тебя ими обделила. Но это не оправдание

– Извини дважды. Ты доволен?

– Заткнись.

Идти долго не пришлось. Комната Марка, которую Бора отвоевала у Логнара со скандалом, была куда просторнее, но продувалась всеми северными ветрами из-за огромного окна, выходящего на сад. Других же разместили на нижних этажах, а там жилось как на проходном дворе. Холод можно было и потерпеть, тем более что вилла, строившаяся для сехлинов, не подходила для проживания в ней смертных никаким из всех помещений. За этот вопрос взялись друиды, до сих пор решая, как сделать временное заклинание, создающее потоки тёплого ветра, постоянным.

«Вот тебе и маги. Под чарами скрытности провели в город целую армию, а согреть её не способны», – подумалось Марку.

Он толкнул дверь и пропустил вперёд Лету. Внутри витал призрак недавнего присутствия Боры, облепленный сыростью дождя, потоки которого грохотали за окном. Угли в жаровне не успели догореть. Марк разворошил их, вернув скудное тление, и направился к сундуку у кровати. Бросив на Лету многозначительный взгляд, он открыл его и вытащил оттуда увесистый холщовый мешок. Затем передал его девушке.

Лета заглянула внутрь и вскинула брови:

– Мои доспехи?

– Знал же, что пригодится.

Она разложила на кровати кирасу из чёрной с золотыми вкраплениями кольчуги и бычьей кожи, скроенную таким образом, чтобы повторять змеиные чешуйки.

– Ты вёз это из Китривирии? – вырвалось у Леты.

– Мы и кобылу твою на Север доставили. Так что она повидала мир пуще любого пилигрима. А ты доспехам удивляешься.

Она погладила кожаные вставки, затем коснулась железных шипов и отливавших янтарём камушков, как ожерелье украшавших высокий воротник.

– Спасибо, Марк. И, правда, извини, что наступаю тебе на больную мозоль. Я что-то... – она перевела на него глаза. – Забылась. Просто поверить не могу, что Иветта... Блин, прости. Снова.

– Тут пара пузырьков с ядом опустошителя, – игнорируя её лепет, керник достал из сундука ещё один свёрток. – Тоже захватил.

– И ни разу не воспользовался?

– Против упырей они бесполезны, как выяснилось. А на инквизиторскую погань было жалко тратить.

Лета задумчиво встряхнула мешочек. Склянки забряцали с тем же звуком, что и бутылочки зелий Логнара. Учитывая, какую смертоносную жидкость они в себе содержали, звенеть должны были благороднее бокалов игристого.

– Кому-то из нас он может пригодится, если нас возьмут в плен, а умирать захочется по-своему, – проговорила она.

– Это больно, когда он попадает внутрь?

– Мучительно.

– Focanle. (Прекрасно). Оставь мне один.

Марк прошёл к окну и прислонился спиной к стене, глядя на ливень, ровными копьями вонзавшийся в сад. Когда-то он считал метель самой отвратной погодой. Но рядом с таким тяжёлым и поющим о смерти дождём и самый зверский снежный буран не выдержал бы конкуренции.

Марк помедлил, прежде чем заговорить, и взглянул на подругу. Та любовно гладила кирасу.

– Ты хочешь уйти? Я имею в виду, хэрсир... Это ведь несерьёзно?

– Я так Хальдору и сказала, он не станет меня держать. Но... – она оборвала себя и выплюнула какую-то неразборчивую брань.