Книга шипов и огня - Рэй Карсон Страница 58

Все плывет перед глазами, но я должна встать.

— Мы никуда не пойдем. — Он кладет руку мне на грудь и силой укладывает обратно. — Тебе нельзя совершать переходы как минимум две недели.

— Две недели! Умберто, нас предали. Мы должны сказать Алентину.

Ложка замирает в воздухе, взгляд становится напряженным.

— Предали? Что ты имеешь в виду?

Я с тоской смотрю на ложку.

— Белен. Я видела его в лагере. Он ел с Инвьернами, как со старыми друзьями.

Ложка трясется. Я ловлю ее подбородком и раскрываю рот. Голод все еще грызет меня.

— Белен… он бы никогда…

Я снова ложусь, вздыхая от боли в груди.

— Как бы еще они нас нашли? Они не упали на нас, помнишь? И не заметили снизу. Они шли прямо к нам. Они уже знали.

Он молчит слишком долго. Мой желудок урчит.

— Ты уверена, что видела Белена? Уверена?

— Уверена. Я прошла прямо мимо него.

— Он заметил тебя?

— Может быть. Но вряд ли узнал.

Он смотрит в сторону.

— Белен, — бормочет он. — Почему ты сделал это.

Невыносимо видеть выражение страдания на его лице.

— Мне очень жаль.

— Ты права. Мы должны всем сказать.

— Может, есть другое объяснение. Может, он пришел за мной.

— Хм-м. Может быть. — Но в его голосе нет искренности. — Доедай суп.

С энтузиазмом я проглатываю суп, остается совсем чуть-чуть, когда я замечаю покалывание в горле, легкий привкус корицы.

— Ты добавил сон-траву в мой суп.

— Да. Ровно настолько, чтобы тебя не мучила боль во сне. Завтра ты расскажешь мне, что ты делала в лагере Инвьернов. И мы подумаем, что нам делать дальше.

Веки тяжелеют, мир проглатывает мое тело.

— Умберто, я так рада, что ты здесь.

— И я рад, принцесса.

— Ты хочешь сказать, ты просто вышла из его палатки в его же платье? — В его голосе слышно недоверие, а смех собрался в уголках его глаз.

— Да. Я надеялась взять одежду с собой, но пришлось оставить — слишком выделялась бы на утесе.

— Ты забралась на утес? В темноте?

Я протягиваю ему свои ладони, показываю палец, перевязанный влажной коричневатой лентой.

— Не советую. Я вот ноготь содрала. А, еще.

Я поднимаю другую рук у и сдираю бинт. В месте, где анимаг меня ранил, все еще болит, но боль не такая острая, как та, что пронзает мои ребра, так что я почти забыла о ней. Повязка присохла к руке, так что приходится подергать, чтобы снять ее.

— Я думаю, здесь есть заражение.

Он берет меня за запястье, поворачивает руку, взгляд скользит вдоль параллельных рубцов.

— Все не так плохо. Мне придется вскрыть их и почистить, а потом дать пару дней просохнуть. Кожа рядом выглядит здоровой, но будет немного больно. Если мы сделаем это сейчас, думаю, все отлично заживет.

— Делай, — говорю я, сглотнув.

Мгновение он держит свой кинжал в огне, затем остужает. Он отвлекает меня болтовней, вскрывая раны, и я удивляюсь, насколько незначительна эта боль. Больше похоже на простое давление, как будто он режет рукав одежды. Но когда он начинает вычищать заразу, черные точки прыгают туда-сюда у меня перед глазами. Украдкой я бросаю взгляд на рану. Зеленоватая жидкость с оттенком крови сочится из моей руки. Я отворачиваюсь и сжимаю зубы, а Умберто тянет меня за предплечье. Когда он промывает рану ледяной водой, из моих глаз текут слезы.

Умберто бросает мои бинты в костер, и пламя вспыхивает. На миг воздух наполняет запах горелого мяса. Я лежу не шевелясь и почти не дыша.

— Мне стоило бы оставить тебя в покое хотя бы на неделю, — размышляет он вслух. — Но мы должны вернуться в деревню как можно быстрее.

Умберто может пойти без меня, но я боюсь предложить это. Я вообще не хочу больше оставаться одна. Вместо этого я спрашиваю:

— А как Косме и Хакиан?

— Мы с сестрой нашли Хакиана через несколько часов. Или, скорее, он нас нашел. Он наблюдал за лагерем и увидел, что нас преследуют. — Его лицо напряглось. — Мы разделились, чтобы повысить шансы на выживание. Не знаю, удалось ли это хоть одному из них. Если да, то они теперь далеко.

— Но ты вернулся.

— Я не мог оставить тебя.

Мы смотрим друг на друга. Я хочу, чтобы он снова поцеловал меня. Возможно, мне стоит сказать об этом.

Наконец я говорю:

— Мы все еще очень близко к армии.

Его взгляд переходит к моим губам.

— Да.

— Не стоит оставлять костер.

— И правда.

— Гаси его, Умберто. Я в порядке. А завтра отправимся.

Он трясет головой, словно хочет прочистить мысли.

— Ты не можешь идти.

— Могу, точно. Я начну потихоньку. Обещаю. Ты можешь разведать местность утром. Найти укромное место для привала в нескольких часах ходьбы отсюда. Вернуться за мной. Если сработает, на следующий день я смогу пройти чуть больше.

Он начинает сопротивляться, но замолкает. Я знаю, что он отчаянно хочет узнать, что стало с другими, и предупредить деревню.

— Хорошо, попробуем, — уступает он и мягко улыбается. — Видишь, я был прав. Ты храбрее, чем ты думаешь.

Его взгляд так поглощен моим лицом, что мне приходится отвернуться.

Каждый шаг отдается болью в спине и ребрах. Ходьба одновременно и страдание, и облегчение, потому что движение прогоняет скованность. Дышать почти невозможно, но голова проясняется, шея расслабляется, а синяки на руках и ногах из сиреневых становятся желтыми. Божественный камень больше не посылает мне ледяных сигналов, но я все же продолжаю молиться.

На следующий день мы делаем то же самое, проводя в пути всего несколько часов. Еще через день мой утренний чай оставляет пряный вкус в горле.

— Ты подсыпал сюда сон-травы?

Умберто просто стоит с самодовольным видом.

Я откидываюсь назад, на спальник, который он мне подкладывает. Все плывет.

— …ненавижу тебя, — говорю я.

— Об этом ты расскажешь мне завтра. — Он наклоняется ко мне, и я лишь смутно ощущаю, как он целует меня в лоб.

По пути я замечаю постепенное исчезновение растительности, и это меня радует, как и теплый воздух, приходящий из пустыни. Почва становится красной, холмы поднимаются до небес, слоистые как огонь, и меня даже посещает приступ ностальгии.

Когда нам остается идти до секретной деревни еще полдня, караул встречает нас и торопится вперед предупредить других, чтобы нас не убили на месте. Обменявшись удивленными взглядами, мы с Умберто ускоряем шаг. Он идет вперед, не сомневаясь, и я благодарю Бога за то, что он привел меня к нему. Эта сухая холмистая земля представляет собой лабиринт одинаковых холмов и ложбин, и я бы никогда не нашла верной дороги без его помощи.